Ленинградская зима

Надежда Сергеевна взяла шоколад, поднесла его к глазам и вдруг вцепилась в него зубами, не сорвав обертки. Ее лицо исказилось от боли, и она разжала губы – они были в крови.

Браславский смотрел на женщину с ужасом.

Надежда Сергеевна съела шоколад и только малюсенький кусочек, оглянувшись на Браславского, спрятала под тряпье. И вдруг деловито спросила:

– Вы надолго у меня остановитесь?

– Еще не знаю, возможно, что завтра уеду.

– Ну что ж, хоть один день да мой, – сказала она и непонятно чему рассмеялась. – Вот только кровати лишней у меня нет. Была мужняя, но я ее в печке стопила, тем паче что муж мой все равно на войне убит.

– Я как-нибудь устроюсь, – сказал Браславский, совершенно не представляя себе, как это он устроится, если по полу бегают мыши.

– Печку можно протопить, – сказала женщина. – Но для этого надо слазить на чердак, – я одна боялась…

Браславский влез на чердак и сбросил оттуда целую груду вещей: разломанный ящик со старой обувью, комплекты журнала «Нива» за годы первой мировой войны, рулон обоев, книги, моток веревок…

Раскалившаяся печка немного нагрела комнату. Женщина, задыхаясь, принесла с улицы ведро снега и поставила его на печку. Потом они молча пили жидкость зеленоватого цвета, пахнувшую аптекой.

– Как это у вас шоколад сохранился? – вдруг спросила Надежда Сергеевна.

– Береженого бог бережет, – ответил Браславский.

Женщина изумленно, испуганно смотрела на него, но больше не разговаривала. Она залезла под тряпье на кровати, Браславский, не раздеваясь, устроился бочком на узкой лавке у стены, подложив под голову комплект «Нивы». Все происходившее с ним в этот день так его утомило, что он сразу уснул.

Проснулся внезапно – кто-то шарил рукой у него на груди. Браславский вскочил, как подброшенный пружиной, ударился головой обо что-то мягкое, отлетевшее от него в сторону, и выхватил из кармана пистолет. Черная тень метнулась к кровати и зашуршала там тряпьем. Он понял: хозяйка искала шоколад…

«Очевидно, рехнулась», – подумал он и снова лег на лавку. Но заснуть он больше не смог – уже брезжил робкий рассвет…

Когда в комнате немного посветлело, женщина вылезла из-под тряпья. Молча, медленно двигаясь, она растопила печку и пошла на улицу за снегом. Браславский встал, проделал быструю, энергичную гимнастику, разогрелся немного и стал собираться.

– Вы когда придете? – спросила Надежда Сергеевна.

– Не знаю. Получите… – он протянул ей две сотенные бумажки.

– К чему они… – тихо спросила она. – Вы приходите…

В десять часов утра Браславский вошел в темный вестибюль гостиницы «Астория». За стеклянной перегородкой догорала свеча, но там никого не было. Браславский подождал. Пришла женщина в полушубке.

– Я хотел бы остановиться в вашем отеле.

– Прибалт? Из Риги? – спросила женщина.

Браславский вздрогнул, но ничего не сказал.

– Только люди оттуда называют нас отелем, – сказала женщина и протянула в окошечко руку. – Давайте какой-нибудь документ.

Браславский отдал ей новенький советский паспорт и справку, которая была «дана директору рижской библиотеки Березину Н.Н. в том, что он работает в этой должности с января 1941 года».

Справка была действительна по 31 декабря 1941 года, а уже было четвертое января 1942 года. Когда женщина просматривала справку, Браславский сказал:

– Я бы с удовольствием продлил справку, но боюсь ехать для этого в Ригу.

– Да, не стоит… – улыбнулась женщина, и только сейчас Браславский разглядел, что это была совсем еще девчонка, и притом очень красивенькая, с большими темно-синими глазами, с милой улыбкой.

– На каком этаже хотите жить? – спросила она.

– Мне все равно.

Он получил номер на бельэтаже с окном, выходившим во двор, на какие-то гостиничные крыши. Странная вещь – трубы отопления были ледяные, а в номере было совсем не так холодно, как в доме на Автовской улице.

Оставив в номере свой рюкзачок, Браславский ушел в город. Этот первый свой день в Ленинграде он целиком посвящал наблюдению жизни. К вечеру он вернулся в гостиницу. За стеклянной перегородкой дежурила все та же девушка.

– Есть кипяточек, – сказала она, подавая Браславскому ключ. – У вас посудина имеется? Ладно, я дам вам кружку. Держите. Вернете завтра моей сменщице.

Браславский поблагодарил ее и уже отошел от окошечка, как услышал, что его зовут.

– Извините! Чуть не забыла. Тут у нас полно ваших земляков, я им сказала ваш номер. Так что не удивляйтесь…

Поднимаясь по лестнице, Браславский лихорадочно соображал, как поступить. Первая мысль – немедленно уйти из отеля и не возвращаться. Но это было бы подозрительно, и та же дежурная могла донести в полицию. Можно было запереть дверь и не отзываться на стук. Но это тоже подозрительно – не может беженец, находясь на чужбине, отказаться от встречи с земляком.

Браславский так и не успел решить, как ему поступить, – дверь открылась, и в номер вошла женщина лет сорока в каракулевом манто, из-под которого было видно яркое кимоно. В одной руке у нее была горящая свеча, другой она вела маленькую девочку. Она прикрыла дверь и подняла свечу над головой.

– Кунгс[6] Берзиньш? – спросила она.