Ленинградское время, или Исчезающий город

Жизнь Дома писателей была разнопланова. Часам к шести в ресторане собиралось довольно много интеллигентной публики – затем они расходились по семинарам переводчиков. Это были дипломированные филологи. Периодически возникала несколько обособленная группа фантастов из семинара Стругацкого. Это теперь фантасты захватили наиболее лакомые куски издательского пространства, а тогда они представляли собой нечто похожее на секту.

Вечером в ресторане с окнами на Неву, на противоположной стороне которой припарковался боевой крейсер «Аврора», обычно один из столиков занимала компания молодцеватых мужчин в костюмах с галстуками. Это подходили киряющие чекисты из Большого дома напротив. Они ни с кем в контакт не вступали.

Прозаический семинар Евгения Кутузова и профессора Пушкинского дома Леонарда Емельянова был стойко пьющим. Хочется вспомнить многоженца Валеру Сурова, казака-философа Лешу Грякалова, тестостеронного теннисиста Славу Шорикова, яркого туркмена Акмурата Широва, большого и дружелюбного Сережу Янсона. Всех перечислять – места не хватит. Это было новое поколение – почти всех затем накрыло волной контрреволюционных перемен начала 90-х годов. К моменту превращения Ленинграда в Петербург все уже имели публикации и вполне справедливо претендовали на свою порцию литературной славы. Не вышло.

К семинаристам прибивались и поэты. Толя Иванен, к примеру. Он классный поэт, грустный лирик, депутат поселкового совета, погорелец. Живет у хранительницы Петровского домика в Летнем саду.

Или Николай Шадрунов – персонаж просто фантастический. Абсолютно народный тип, выходец с Вологодчины. Николай писал короткие рассказы о жителях города Ораниенбаума, который в народе называли Рамбовом. Шадрунов – писатель класса Шукшина, но ему не хватило напора и удачи. Костя Тублин издал в своем «Лимбус-пресс» том его сочинений, но книга прошла малозамеченной. Издатель выдал писателю деньги на зубной протез. Его изготовили, и Николай стал похож на человека. Но как-то, разозлившись на несправедливости мира, Шадрунов выбросил протез в кусты ораниенбаумского парка. На следующий день ползал в траве, искал. Но не нашел. После выхода книги в родном Рамбове возликовали – на короткое время Шадрунов даже стал символом городка. Один из местных энтузиастов изготовил ему памятник в полный рост, но несколько меньше оригинала. Была даже идея установить его напротив библиотеки. Но местное руководство идею отвергло, и автор подарил памятник писателю, который врыл себя в клумбу под окнами…

В те времена, о которых идет речь, случилась с Шадруновым занятная своим чисто ленинградским смехом история. Николай жил в деревянном доме напротив знаменитого рамбовского парка с дворцом Меншикова посредине. Однажды он случайно познакомился с супер-звездой советского киноэкрана Маргаритой Тереховой. Та пожаловалась, что не знает, куда поехать отдыхать. У нее, мол, ребенок, а везде узнают, просят автографы. Шадрунов как раз собирался на месяц уехать на родину в Вологодскую область. Он предложил актрисе остановиться у него – место, мол, тихое, природная красота вокруг. Если придут соседские ханыги стрелять рубли на водку, то просто и официально, ссылаясь на меня, выдать им один рубль и послать нах. Тереховой предложение понравилось, она поселилась у народного писателя, а Шадрунов уехал. Тем временем к Николаю Коняеву, известному уже нам певцу озерного края, заехала группа московских телевизионщиков и попросила помочь найти какого-нибудь народного персонажа. Рабочего, писателя самоучку. Что-нибудь дремучее. Коняев вспомнил про Шадрунова и объяснил:

– Есть такой. Полная деревенщина. Ходит в ватнике. Был морячком. Теперь кочегар. Начитанный самородок, такой вам и нужен.

Поскольку Шадрунов телефона не имел, Коняев просто нарисовал план, как найти его дом. Постучите, мол, в окно на первом этаж.

Журналисты сели в автобус, приехали в Рамбов, нашли по плану дом и постучали в окно. Через некоторое время им открывает дверь блистательная и знаменитая красавица мирового класса актриса Маргарита Терехова, протягивает рубль и говорит:

– А теперь валите отсюда нах – так Коля Шадрунов сказал…

А вот и Михаил Иванович Демиденко. Выглядел пожилым, хотя было ему всего чуть за пятьдесят. Абсолютно хохляцкая, курносая физия, веселые глаза. Вообще-то по легенде Михаил Иванович воспитался в китайской семье и в юные годы служил секретарем у Линь Бяо. Позднее он написал боевик про вьетнамскую войну, повесть «Дневник пройдохи Ке», вышедший в Москве большим тиражом и ставший бестселлером. Я частенько бражничал с ним в Доме писателей. Как-то мы отправились, придерживая друг друга, в туалет. Спускаясь к гардеробу, я традиционно хряснулся лбом о низкий мраморный уступ. Затем мы с Демиденко устроились у писсуаров, продолжая разговор о судьбах русской литературы. И вдруг Демиденко весело произнес:

– Сейчас у меня, как у Пикассо, «голубой период». Смотри!

Я посмотрел и увидел голубую струю.

Оказывается, Михаил перед поездкой в Индокитай принимал особые таблетки с таким вот эффектом.