Ленинградское время, или Исчезающий город

Валера отправился за невестой и редакторами прозы, а я занял место возле колонны. Людей прибыло. Меня привлекла бытовая, чисто столичная сцена. В углу над пустой рюмкой, замотавшись шарфом, как паук паутиной, сидел всклокоченный мужчина без возраста, но с мертвыми глазами на дне высыхающих глазниц. Ему вежливо козырнул появившийся вдруг сержант милиции и так же вежливо стал заламывать руку, поднимая из-за стола. Почти в обнимку они вышли из зала. Никто из посетителей буфета не высказал ни возмущения, ни одобрения, ни каких-либо иных чувств. Лишь несколько человек раскланялись с выводимым, а он им по-царски махнул свободной рукой.

Я было собрался поразмышлять об увиденном, но тут появился Валера с невестой и уже поддатыми работниками издательства. В невесте оказалось метра два роста, на лице ее холодно переливались голубые глаза, а само лицо слагалось из частей, в общем-то, правильной формы… Ах, что же я кручу, как декадент! Лицо было красиво, и тело пластично передвигалось на длинных ногах…

«Зачем только ей услуги брачных объявлений?» – подумалось сразу.

От редакторов же издательства пахло тормозной жидкостью. Они стали меня целовать в губы и приговаривать:

– Сразу видна петербургская школа!.. Блок, мать! Северянин, мать!

Нацеловавшись и изрядно помяв мое и так довольно помятое путешествием тело, редактора упали в кресла.

– Познакомься, это Катя, – представил Валера очередную невесту.

Мне понравилась ее холодная ладонь, которую я пожал.

А далее началась новая глупость. Валера пробовал завести с Катей беседу, но та молчала. Молчала – и все! Два раза скупо улыбнулась – и все! Один раз дернула себя за мочку красивого уха – и все! Один раз согласно кивнула. «Похоже, с корпунктом дело откладывается», – порадовался я за Катю, поскольку мне было жаль чужой, пусть и безмолвной, красоты для Валериных сугубо карьерных целей. Валера отчаялся и стал бражничать с редакторами издательства. Мне предстояло Катю развлекать.

И я пытался:

– Чего бы вам хотелось, Катя?

Она вдруг взглянула на меня доверчиво, мило так улыбнулась и ответила сокровенное:

– Катя хочет пи-пи…

Через некоторое время в моей литературной жизни случилось событие, которому, по словам приятеля Валеры Сурова, предстояло стать поворотным. Валера посоветовал, и я постарался попасть в сборную Ленинграда по литературе. Мне удалось стать официальным участником очередного Всесоюзного совещания молодых писателей. На Совещании автора данных строк угораздило попасть в семинар семидесятилетнего писателя Сергея Сартакова, автора толстых романов о революции и социалистическом строительстве. Под его руководством разделали мои рассказы и повести в коровий блин, даже чуть не приняли специальное постановление. В Ленинграде в издательстве «Советский писатель» собирались рассматривать мою книгу. Рукописи грозил карачун. И денег не было на жизнь ни фига.

Писателей поселили в мажорно-комсомольской гостинице «Орленок». Днями и ночами роились проклятые карьеристы, обделывая делишки. Корякские сочинители бегали с мешками вяленой рыбы, хохлы наливали горилку… Я же был никому не нужен. Даже знакомые отворачивались, чувствуя на мне печать литературной смерти. С последними копейками захожу в бар, где в основном бражничали, хотя имелась возможность приобрести пирожок и чай. На последние гроши покупаю стакан сметаны и сажусь среди пьющих карьеристов. Никто со мной не заговаривает, не угощает.

Я окунаю алюминиевую ложку, и она плавно тонет. Машинально зачерпываю со дна и чувствую – что-то попалось. Медленно вытягиваю ложку, поднимаю до уровня глаз. Качественная комсомольская сметана стекает, а в ложке оголяется металлический рубль со знакомым профилем вождя. Публика бара начинает поглядывать с интересом. Не зная, что предпринять, я независимым движением облизываю рубль и кладу в карман.

Через год генсеком стал Горбачев. В издательстве «Советский писатель» мне стали улыбаться и даже дали аванс. С денег улыбался знакомый сметанный профиль. Но об этом позже…

На Всесоюзном совещании молодых писателей я жил в гостиничном номере вместе с юмористом Костей Мелиханом и детским поэтом Сергеем М. Первый без какого-либо юмора, с каменным лицом сидел на телефоне круглые сутки и делал карьеру, а второй приходил к ночи и громко блевал в сортире.

Жизнь и жанр – это не одно и то же.

Повторю, из Ленинграда всегда смотрели в сторону Москвы гордо, но с тайным желанием втереться в какие-нибудь хлебные московские круги. Вот еще сюжет. Случился он спустя несколько лет в момент победы перестройки над разумом…