Ленинский тупик

По каменным ступеням медленно, боком, спустился Инякин, смуглый, чернобородый, неправдоподобно огромный {«Коня на дыбки поставит — вот он каков» — с гордостью говорила о нем Ульяна), приставил к стене футляр из фанеры, похожий на скрипичный: в нем лежали шерхебель и фуганок особой, инякинской заточки. Снял с белой головы финскую шапку из зеленого сукна с застежками над козырьком. Некогда Инякин хранил ее как трофей, а теперь, вот уже много лет надевал на работу. Расстегивая ватник, запорошенный опилками, улыбнулся «ребятне», как он называл молодых каменщиков, Осмотрел подвал, подготовленный для пиршества.

Посередине подвала был устроен стол — на бочку был положен фанерный щит с каким-то лозунгом; лозунги тут никогда не читали, на них раскладывали закуску. Вокруг помятой бочки, для устойчивости, треугольником необструганные доски на подставках из кирпичей.

Инякин обвел внимательным взглядом серые ребристые плиты потолочных перекрытий, голые стены из пережженного, темно-красного — ни время, ни сырость его не возьмут — кирпича, втянул ноздрями промозглый воздух. Повел рассеченной бровью в сторону оконного проема, заколоченного листом сухой штукатурки. Сухая штукатурка была прорвана, в подвал можно было заглянуть снаружи.

Силантий тут же скинул с себя ватник, заткнул дыру. Не ровен час нагрянет кто из партЕйных. А то сам Ермак. У него нюх собачий.

Тихон Иванович протянул руку к пол-литровой бутылке. Ладонью, с маху вышиб пробку. Слабым, хрипловатым тенорком: у него было прострелено горло (На Финской войне побывал) протянул обычное:

— Угол без опохмела — не будет дела. Пошли, ребята.

«Ребята» не заставили себя ждать. Спустя несколько минут говорили уже все разом, перебивая друг друга и смеясь.

Кто-то вспомнил про «ботик Петра Великого» — так каменщики прозвали металлическую форму для отливки шлакоблоков, изобретенную Ермаковым. «Ботик» проработал неделю и был спрятан ими в сарай…

— Ермаков, — донеслось из угла сипло. — Вот от кого не ждали. Чтоб он — и с фонарями. Как Шурка!..

Лет шесть назад Александр Староверов, тогда еще новичок, глядя с подмостей, как буксуют на разбитой дороге грузовики с кирпичом, воскликнул на весь этаж:

— А что, старшой, если стройку начать с другого конца? Прежде чем дома ставить, стелить мостовые, тянуть улицы.

Кто-то спросил насмешливо: — Улицы с фонарями?.

Александр, увлеченный своей мыслью, не почувствовал подвоха.

— Если надо — с фонарями! — ответил он с жаром первооткрывателя.

Мрачноватый Силантий смеялся редко. На этот раз смех разобрал его до икоты.

С той поры Александр не предлагал уж ничего. А старики, о всех нелепых или несбыточных идеях говаривали: «Обратно с фонарями!»

— Чтоб Ерма-ак! — изумленно тянули из угла. — С-с фонарями!

Силантий заметил краем глаза, как сник, подобрал ноги под лавку Александр. «Шпыряем парня! Какой раз…»

— Гуща! — сердито бросил Силантий в угол. — В одну воронку снаряд два раза не попадает, кому говорят?

Тихон Инякин торопливо поднял налитую до половины банку, предложил выпить за кирпичников. Без них вовек не обойтись. Чем больше мудрит Ермаков, тем виднее:

— На стройке без кирпичника — что в родилке без бабы.

Постепенно в подвале стало утихать.

С чем все же пришел Тихон? Он любил огорошить напоследок, непотопляемый.

Тихон Инякин чуть не четверть века руководил в построечном комитете различными комиссиями, а в иные годы и всем постройкомом. Старики каменщики прозывали его за глаза «непотопляемым профсоюзником» или, попросту «непотопляемым».

Инякин заговорил едва слышным голосом, чтоб перестали звенеть банками. Начал со своего неизменного-присловья: — Значит, так, земля родная…

Кто-то встал, подошел, пошатываясь, к крану, подставил под холодную струю шею. Инякин ждал: о главном судили на трезвую голову.

— Планы пришли, земляки, — сразу и не поверишь. Одно скажу: вскорости вас растрясут. По разным бригадам. Молодняку навезли — гибель. Учить их надо кельму держать в руках. Двигать… — Кого двигать-то? — донеслось с края скамьи недовольно, с присвистом. — У вербовщиков сети драны, одних девок ловят. Каменщик восемь часов поклоны бьет. С кирпичом в руке. На ветру. Девкам бить такие поклоны биология не позволяет. Пояснице вред и вообще… титьки обвисают.

— Зо-орок, Гуща. Углядел. — Инякин произносил слова врастяжку: сердился. — Откуда термины-то ухватил? Биология! Чисто дОцент какой… Тут не биология помеха. Идеология… Есть она у тебя, хитрована?

Гуща учуял недоброе. В такие минуты он любил прикидываться простачком. И не только в такие минуты. На дне сундучка Гущи хранилась справка на пожелтевшей бумажке о том, что он окончил шесть классов. Но во всех анкетах Гуща писал, будто ходил в школу всего одну зиму: что с такого взять!