Леонард и Голодный Пол

Заключив сделку, Арно оставил Ламберта объяснять Голодному Полу в общих чертах, что от того требуется, и пошел проводить мистера Давенпорта к машине. Ламберт, не зная, как быстро вернется к ним Арно, изложил суть дела сжато и откровенно. Отъезд Арно в Нидерланды, признался он, произойдет не слишком скоро. Национальная ассоциация пантомимы пребывает в полном раздрае. В театре больше года не давали ни одного представления. Те небольшие деньги, которые им приходят, тут же и уходят. Пантомима как вид искусства больше не волнует воображение публики, а молодежь вообще вряд ли подозревает о ее существовании. Их театр давно превратился в заросший паутиной чулан, где валяются одни лишь коробки и старые афиши, и даже инструкторы по йоге стали задумываться, стоит ли игра свеч при такой низкой почасовой ставке. Поскольку не наблюдалось никаких признаков возвращения Арно — факт, отмеченный Ламбертом с пониманием, — они пошли к велопарковке, где Ламберт оставил свой черно-белый полосатый велосипед с отключенным звонком. Ламберт понравился новоиспеченному спикеру, и в том, как Голодный Пол помахал ему вслед, отразилось его ощущение, что тихие люди каким-то особенным образом умудряются находить друг друга.

День, по меркам Голодного Пола, выдался суматошный. Собеседования о приеме на работу всегда изматывают, поэтому неудивительно, что по дороге домой он уснул в поезде и его висок вибрировал вместе с оконным стеклом. Когда он добрался в Парлевуд, мама по телефону обсуждала с Грейс, как накрывать свадебные столы, а папа, открыв ноутбук, писал письмо редактору «Экономиста». Голодный Пол остановился в дверях, но не захотел отвлекать родителей. Желание поделиться с ними новостью о полученной работе как-то само собой улетучилось, и слова остались непроизнесенными.

Усталый, но довольный, он решил подняться к себе и повесить костюм в шкаф, чтобы не помялся. Он снял свои «мартенсы» и лег на кровать в брюках и в майке, собираясь поразмыслить о только что свалившихся на него корпоративных проблемах. Ему казалось, что театр пантомимы в теперешнем состоянии развала и ненужности отражает судьбу самой тишины. Но как он может начать восстанавливать положение пантомимы как объединяющей и облагораживающей силы в мире, где разобщено даже само содружество мимов?

Голодный Пол, растворившись в окружающем покое, смотрел на испещренный точками потолок. И прислушивался к вековечной тишине, а не к возникающим в ней всплескам случайных звуков. Он начал понимать ее глубину и масштаб. Все основные духовные и философские традиции в истории подчеркивали значение тишины. Вселенная, расширяясь или сужаясь, все равно существует среди этого огромного океана. Большой взрыв вырвался из тишины и когда-нибудь в нее вернется. И все же тишина, несмотря на свою вездесущность и вневременность, пребывает в противоречии с шумной природой современного человечества. Этот крикливый, самоуверенный мир сделал из тишины врага: она стала чем-то нежелательным, тем, что надо нарушить или заполнить.

Глядя на макет «Спитфайра», висящий на потолке, Голодный Пол осознал, что у него все время был ответ, просто этот ответ надо было увидеть. Он понял, что, прежде чем заставить публику полюбить пантомиму, ее следует прежде всего познакомить с тишиной. Ибо сила пантомимы — в ее способности прикоснуться к тишине, дремлющей в каждом из нас. Вдохновившись этой идеей, он достал из тумбочки огрызок карандаша и набросал следующее:

Клуб тишины

Воскресный вечер

Тихое сидение в Национальной ассоциации пантомимы в течение часа

Участие бесплатное — приглашаются все желающие

Первое воскресенье каждого месяца Время: 20.00

(Возможно, вы захотите обратить внимание на вышесказанное)

Все гениальное просто. Потребовался такой человек, как Голодный Пол с его особым видением мира, чтобы понять: решение проблемы, каким бы удивительным оно ни казалось, сводится к попытке помочь людям ничего не делать. Он также решил привлечь артистов, изображающих статуи в театральных костюмах, и дать им возможность на заседании Клуба тишины воскресным вечером молча представлять своих персонажей. Он надеялся, что его просьба, отмеченная уважением и должной деликатностью по отношению к художественным принципам коллег, поможет убедить их, что друзья из мира пантомимы предлагают им новую эру тесного сотрудничества.