Леонард и Голодный Пол

Рано утром Голодный Пол ушел из Парлевуда, не сообщив родителям, куда направляется. Ему не хотелось, чтобы на него давили их ожидания, когда он и без того испытывал по поводу собеседования смешанные чувства. Если он не пройдет или решит отказаться от предложенной работы, то совершенно ни к чему рассказывать эту драматическую историю за ужином, выслушивая наводящие вопросы родителей про то да про се. Честно признаться, Голодный Пол пребывал в некоторых сомнениях: зачем он вообще согласился на это собеседование? Все началось с того, что он с удовольствием наблюдал за представлением, устроенным Арно в Торговой палате, когда тот развлекал собрание местных зевак шутками по поводу гигантского чека (изображал, как пилит его в поте лица) и возней с президентской должностной цепью (якобы, поплевав на нее, принимался наводить блеск). Потом Голодный Пол заметил, что Арно присел, закурил сигарету и, как обыкновенный человек, стал есть обыкновенный сэндвич, и оттого, что мим делает то же, что и все остальные люди, Голодный Пол немного расстроился. Они разговорились, причем Арно явно решил, что его собеседник — успешный, то есть богатый бизнесмен и важная шишка в Торговой палате. Мим разоткровенничался и рассказал, как сначала он изучал драматическое искусство и танец, а потом, когда в колледже ставили музыкальную версию «Мистера Бина», занялся пантомимой. Затем он переехал в Париж, где учился у последнего поколения великих мимов, которые к тому времени смирились с упадком этого бессловесного искусства. Арно обратился по объявлению в Национальную ассоциацию пантомимы и был взят на должность художественного руководителя. Правда, у ассоциации не хватало денег, чтобы платить ему зарплату, но зато он мог бесплатно жить в комнатенке за театральной сценой. Ему удавалось достаточно зарабатывать уроками и корпоративами, чтобы содержать себя и поддерживать ассоциацию на плаву, при условии, что дважды в неделю он арендует помещение театра для занятий йогой и каждую вторую пятницу — для встреч членов киноклуба.

Были проблемы, и не только финансовые. Моральный дух в мире пантомимы опустился ниже плинтуса. Многие из наиболее талантливых артистов перешли в «живые статуи» — разновидность уличного театра. Однако, когда оказалось, что эта работа приносит приличный доход, к ним присоединилось огромное количество шарлатанов, которые наряжались в театральные костюмы, но при этом носили маски и даже весело бродили туда-сюда и фотографировались с туристами, задрав вверх большой палец. Арно решил положить этому конец и, по его собственному признанию, совершил кое-какие ошибки и сказал слова, которые, наверное, говорить не следовало, притом что в целом его намерения были благими — он хотел сохранить чистоту великого искусства пантомимы, перенятое им у мастеров прошлого. Но его поступки вызвали раздрай, и некоторые из лучших мимов труппы отвернулись от него, а новые члены потеряли интерес к работе, потому что пришли в театр за драмой иного рода. Национальной ассоциации пантомимы требовалось восстановить свою репутацию, и Арно признался, что он не тот человек, который может это сделать, поэтому он решил вернуться в Нидерланды, оставив художественное руководство ассоциацией своему молодому ученику Ламберту. Тогда начались поиски человека со стороны, который мог бы привнести в труппу свежие идеи и выступать в роли спикера ассоциации, восстановив в реальном мире доброе имя артистов-мимов. Арно решил, что Голодный Пол со своими связями в Торговой палате и есть тот самый человек, который смог бы повести Национальную ассоциацию пантомимы к успеху. То, что он к тому же был искусный исполнитель (эта мысль родилась у Арно, как позже догадался Голодный Пол, после затянувшегося молчания в момент награждения), показалось миму даром муз. Естественно, нужно будет официально устроиться на работу, потому что она отчасти оплачивается казначейством Художественного совета, так что Голодному Полу следует пройти собеседование — просьба вполне резонная.

За дни, прошедшие после того, как Арно все это ему изложил, Голодный Пол мог бы задуматься, почему он предпочел не разубеждать Арно в его ошибочных предположениях и почему не сработало его обычное стремление увернуться от открывающихся возможностей. Но он был не тот человек, который бесконечно размышляет почему да отчего. Он просто решил, что молчание, как зевота или чесотка, заразно. Закравшийся к нему в душу легкий интерес, незваный и необъяснимый, означал, что это откликнулась его внутренняя молчаливость, задетая огромными возможностями пантомимы во внешнем мире.