Леонард Коэн. Жизнь

Альбом, получивший новое название — Recent Songs, записывался на большой студии A&M, располагавшейся в бывшей студии Чарли Чаплина в Голливуде. Насколько известно, там не было ни оружия, ни телохранителей — даже алкоголя не было. «[Льюи] создал очень доброжелательную атмосферу, в которой легко могло рождаться что-то интересное, — говорит Леонард. — У него было то же достоинство, что и у Боба Джонстона: он верил в певца — так было и с Джони. При нём всё делалось само собой» [6]. Митчелл, кстати говоря, тоже в это время работала на A&M: записывала в другой комнате альбом Mingus, который тоже — параллельно с альбомом Леонарда — продюсировал Льюи. Обстановка была очень расслабленной. «У Генри было чудесное отношение ко всему, — говорит Бек, — и он часто произносил это слово — «чудесный». Мы делали дубль, и Генри по громкой связи говорил: «Это было чудесно». Мне кажется, я ни разу не слышал от него ничего негативного».

Записав основные треки с группой Passenger (в песне «Our Lady of Solitude» к ним присоединился клавишник The Band Гарт Хадсон), Леонард пригласил Дженнифер Уорнс на роль основной бэк-вокалистки. Он также позвал Джона Билезикджяна и Раффи Акопяна сыграть соло на уде и скрипке в песнях «The Window», «The Guests», «The Traitor» и «The Gypsy’s Wife». Ещё одним достоинством Льюи было то, что он — инженер, а не музыкант — лучше всего работал с артистами, у которых было собственное творческое видение. «Музыкальные идеи принадлежали мне, — говорит Леонард. — Я всегда хотел соединить ближневосточные и восточноевропейские звуки с ритмическими возможностями джазового комбо или рок-н-ролльной ритм-секции» [7].

На внутреннем конверте пластинки Леонард выразил благодарность матери за то, что она напомнила ему «незадолго до своей смерти, какую музыку она любила». Когда он показал ей свой последний альбом, Death of a Ladies’ Man, она спросила, почему он не делает таких песен, какие они когда-то пели вместе дома, старые русские и еврейские песни с сентиментальными мелодиями, которые часто исполнялись на скрипке. Теперь он сделал это. Классического скрипача по фамилии Билезикджян он нашёл через общего знакомого, Стюарта Бротмана¹¹¹⁹¹

. Билезикджян принёс на студию не только скрипку, но и уд. Леонард был под таким впечатлением от его импровизаций на уде, что попросил его играть именно на этом инструменте, а для скрипичных партий нанял его друга, тоже армянского происхождения, по фамилии Акопян.

Привлечь к записи ансамбль мариачи было спонтанной идеей Леонарда.

После работы на студии все ходили поесть буррито и выпить маргариты в любимом рок-музыкантами мексиканском ресторане «Эль Компадре» на бульваре Сансет, рядом со студией. В этом ресторане играли музыку мариачи, часто до глубокой ночи, и Леонард подошёл к одному из музыкантов и предложил всей группой записаться на его альбоме. Никто из них, по-видимому, не знал Леонарда, но они сыграли в песне «Ballad of the Absent Mare» («Баллада о пропавшей кобыле»), вдохновлённой, во-первых, лошадью, которую Леонард когда-то купил у Малыша Марли в Теннесси, а во-вторых, рассказом Роси о «Десяти быках» — серии иллюстрированных стихотворений, описывающих этапы пути к просветлению в буддизме. Ансамбль мариачи также звучит в «Un Canadien Errant» («Скитающийся канадец»), фолк-песне 40х годов XIX века об участнике Восстания патриотов¹¹²⁰¹, изгнанного в США и тоскующего по дому. В исполнении канадского еврея, по собственной воле перебравшегося в Калифорнию, и мексиканского ансамбля, базирующегося в Лос-Анджелесе, песня обрела новую глубину. К тому же Леонард, который только что осиротел и развёлся, при всём своём декларативном отрицании сентиментальности и ностальгии, кажется, действительно тосковал по дому — хоть какому-нибудь дому. Его ближайшим родственником сейчас был Роси, которому он выразил благодарность на конверте альбома.

Леонард также поблагодарил своего покойного друга Роберта Гершорна, познакомившего его с персидскими поэтами-мистиками Аттаром и Руми, «чьи образы повлияли на некоторые песни, особенно «The Guests’ и «The Window», пусть даже образы в «The Window» — копья, тернии, ангелы, святые, «сияющий Новый Иерусалим», «спутанный клубок материи и духа» и «слово, ставшее плотью» — имеют скорее христианское происхождение¹¹²¹¹. Образ окна давно занимает важное место в поэзии и песнях Леонарда как источник света и как место наблюдения, как зеркало и как грань между разными реальностями, между внутренним и внешним. Леонард, говоря об этой песне, назвал её «своего рода молитвой о том, чтобы две части души соединились вместе» [8].