Вот, бывало, стоим на сцене. Перед нами замерший зал. Подходит моя очередь говорить. Я искренен, открыт залу, мне есть что сказать людям… Но какое-то внутреннее беспокойство заставляет меня оглянуться на него, получить, прежде всего, его одобрение или поощрение, его молчаливый сигнал: то или не то говорю, так или не так начал. А бывало и так, что, не глядя на Быкова, я знал, что он хочет от меня услышать. И я мгновенно перестраивался, будто получил телепатические импульсы.
Да что сцена! Важнее и интереснее было наблюдать, какие уроки этики он преподносил нам, молодым актерам, просто так, в повседневной жизни. Он никогда не учил, не поучал, не наставлял. Он направлял, и даже не всегда словом, говорили жест, взгляд, неуловимое движение бровей… Он чувствовал всегда состояние того, к кому обращался, очень точно угадывал настрой. Никто никогда не слышал, как Быков пел, но все знали, что он пел. А происходило это таким образом. Он улавливал тот момент готовности запеть у каждого до того, как эта готовность нами осознавалась. И потом – тихо произнесенная, нет, спетая им строчка «Цвiте терен, цвiте ясний» вдруг обрастала нашими голосами. В них терялся вроде бы его тихий голос, а на самом деле слышался все отчетливее, все звонче, все пронзительнее. Быков понял сложнейший механизм ключа от людских сердец… Он им владел!»
Вскоре Леонид Федорович, вместе с кинодраматургами Евгением Оноприенко и Александром Сацким написали сценарий «В бой идут одни «старики». Он был сразу принят, и Быков приступил к подбору актеров на роли. Не скрою, мне очень хотелось поработать с Быковым, хотя понимал, что на все главные роли я не подхожу.
Как-то вечером раздался телефонный звонок. Звонил Быков. Договорились встретиться на студии. Встретились.
– Понимаешь, старик, – сказал Быков, – роль Макарыча писалась для Алексея Смирнова. Роль Титаренко хочу исполнить сам: надо же хоть раз в жизни сыграть военного по званию старше рядового! Ну а что касается тебя, сам понимаешь, опоздали мы на лет 10. Ни Кузнечик, ни Смуглянка, ни Ромео тебе не подойдут по возрасту. Но есть роль Алябьева. Это ас, лихой парень, баянист второй эскадрильи…
Я не стал дальше выслушивать все достоинства «своего» Алябьева…
Начался съемочный период. Работать с Быковым было интересно, легко. Он отдавался работе целиком, того же требовал и от нас. Собственно, сказать «требовал» было бы неверно. Он создавал на съемочной площадке такую творческую атмосферу, при которой работать вполсилы было невозможно. Иначе работать он не умел…
После «Стариков», которые стали очень популярными, а «Смуглянка» получила свое второе рождение, Леонид Федорович снял «Аты-баты, шли солдаты…». Я в это время занимался на кинорежиссерском факультете Киевского института театрального искусства и принять участие в съемках не мог. Скажу только, что фильм имел успех, не уступающий успеху «Стариков». Было радостно видеть, как уверенно расправляет крылья прекрасный режиссер Леонид Федорович Быков. А между тем, здоровье Быкова нуждалось в поправке. Не выдерживало нагрузок сердце.
10 апреля 1979 года мы встретились с Быковым в коридоре киностудии. Я пригласил посмотреть мой дипломный фильм, но у него вот-вот должен был состояться показ кинопроб худсовету студии к фильму «Пришелец». Постояли, перекурили.
– Как мотор, Леня? – спросил я его, показывая на сердце.
– Неважно, но пока тянет… – И улыбнулся.
– Может, остановиться надо. Так сказать, на техосмотр?
– Нет, старик! Остановлюсь – умру сразу, а мне еще «Пришельца» надо сделать. Ну, до завтра. Завтра, это было 11 апреля 1979 года, мы не встретились. 11 апреля… По трассе из Иванкова на Киев мчалась белая «Волга». Крупными хлопьями на ветровое стекло падал снег. Трагедия случилась на 46-м километре.
Кто-то сказал, что режиссеры по смертности на втором месте после летчиков-испытателей…
Оркестра не было. Не было траурных маршей.
«Раскудрявый клен зеленый, лист резной…», – последний раз летчики-актеры второй «поющей» эскадрильи пели своему комэску:
БУДЕМ ЖИТЬ, ДОРОГОЙ НАШ «МАЭСТРО»! «Смуглянку» мы спели от начала и до конца. Он так хотел…»