Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Приступая к работе над фильмом, Филатов уже сложил с себя полномочия секретаря Союза кинематографистов СССР. Он проработал в этой должности около года и уходил в расстроенных чувствах. Да, вместе с коллегами они создали Гильдию актеров советского кино, однако это было малоэффективное учреждение, которое не могло существенным образом облегчить жизнь актеров. Страну раздирали политические и экономические распри, бушевала инфляция и государству было не до актерской братии. Более того, за то время пока существовала ГАСК, ее столько раз посещали с проверками сотрудники Минфина, что никакой возможности спокойно работать не было. Поэтому Филатов оттуда и ушел, заявив в одном из тогдашних своих интервью: «Я ушел из секретарей СК – не получилось…»

Тем временем 10 мая в семье Филатовых-Золотухиных случилось радостное событие: из рядов вооруженных сил демобилизовался Денис Золотухин. По совету родителей, парень выбрал актерскую профессию и тем же летом подал документы во ВГИК.

Тогда же у Филатова вышла вторая (после «Федота-стрельца») книжка. Она называлась «Бродячий театр» и в ней были собраны его стихи, пьесы и пародии. Тираж по тем временам большой – 50 тысяч экземпляров.

Между тем перестройка в Советском Союзе уже обрыдла простому люду (поскольку прилавки магазинов становились все пустее и пустее), зато интеллигенция буквально захлебывается от свободы: свободы мысли, свободы передвижения. С января в СССР потянулись бывшие его граждане: Андрей Синявский, Мария Розанова, Эфраим Севела, Саша Соколов, Наталья Макарова, Владимир Войнович и другие. Дальше – больше.

30 июня

секретариат Союза писателей СССР отменил постановление от 1969 года об исключении Александра Солженицына из своих рядов. Однако «вермонтский отшельник» возвращаться на родину не торопился, предпочитая наблюдать за событиями издалека.

Наконец, в том же июне Указом Верховного Совета СССР советское гражданство было возвращено Юрию Любимову. Но и он не слишком торопился окончательно оседать на родной земле. «Родина там, где тебе хорошо», – изречет он гораздо позднее и, следуя этой поговорке, будет жить за пределами СССР, продолжая приезжать в Москву лишь на время репетиций очередных спектаклей и премьер.

31 августа 1990 года в «Комсомольской правде» было опубликовано очередное интервью с Леонидом Филатовым. Приведу из него лишь небольшой отрывок, где наш герой дает характеристику своему взрывному характеру, который часто был источником всяческих неприятностей для его обладателя:

«Я везде понемножку скандалю. Пытаюсь, конечно, этого не делать, не люблю себя за это. Но у меня такой характер – я быстро хожу, быстро говорю, быстро срываюсь, ошибаюсь, каюсь… Все делаю быстро. Могу надерзить и обидеть. А дома… Мы, как известно, люди слабые, распускаемся на близких людях…»

Глава сорок первая

Тревожное время

Закончив работу над «Сукиными детьми», Филатов вновь включился в дела «Таганки». В середине сентября он участвовал в гастролях театра в Ухте, где играл в нескольких спектаклях, в том числе и во «Владимире Высоцком». В последнем занята почти вся труппа театра вместе с министром культуры СССР Николаем Губенко. Однако атмосфера на репетициях далека от идеальной. Любимов часто срывается на крик и в запале кричит актерам, проклиная их «совковость»: мол, ваша система, ваши вшивые деньги, ваше советское воспитание. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что сам он родился в Лондоне или Цюрихе. Однако долгое пребывание за границей уже наложило на него свой отпечаток. Он и раньше был сущий барин, а тут просто превратился в эдакого надменного капиталиста, помыкающего своими нерадивыми рабочими. Когда Филатов, в ответ на гневные тирады шефа, раздраженно заметил: «Я, пожалуй, застрелюсь», Любимов не упустил случая его поддеть: «Вы свой фильм сняли? Тогда можете стреляться». На что Филатов не растерялся: «Спасибо за разрешение».

В те дни Валерий Золотухин записал в своем дневнике: «Все клянут шефа, говорят с ненавистью. А я вспоминаю Эфроса и думаю, как несправедливо поступила с ним судьба, и с нами тоже. Выслушивать от Любимова всю эту поносную гнусь – да, дело малоприятное…»