Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Выходит, себя Золотухин уважает, а Филатова честит за то, что тот в каждом своем интервью уличает российские власти в государственном бандитизме. Ведь по Золотухину бандиты не они, а треклятые коммунисты. Самое интересное, что именно при коммунистах Золотухин и стал всенародно любимым артистом. Не вопреки, а именно благодаря советской власти он, беспортошный паренек из глухой алтайской деревни, приехавший в Москву практически без копейки денег, был принят в театральное училище. Там ему выделили комнату в общежитии, он бесплатно учился четыре года, после чего был определен не в глубинку, а принят в столичную «Таганку». Смог бы сделать то же самое Золотухин, если бы у власти в ту пору находились господа олигархи, которые превратили страну в одно большое казино: есть деньги – заходи, нет – иди побирайся? Однозначно нет. Назовите мне, Валерий Сергеевич, хотя бы одного молодого артиста театра или кино, кто вот так же, как вы, приехал в Москву из тьмутаракани в годы правления господина Ельцина и сделал себе такую же головокружительную карьеру, наподобие вашей? Где эти «звезды» уровня Смоктуновского, Высоцкого, Пугачевой, Харламова, да и вас самого? Или в их отсутствии опять коммунисты виноваты?

10декабря в театре «Содружество актеров Таганки» сыграли новую премьеру: спектакль по М. Салтыкову-Щедрину «Белые столбы». О том, почему у него возникла идея этой постановки, вспоминает Н. Губенко:

«Я „набрел“ на эту вещь еще в 1987 году, и она показалась мне чрезвычайно интересной и актуальной. В ней немало любопытного с точки зрения истории, исследования русского, характерного для российской власти идиотизма и абсолютного соблюдения закона „исторической спирали“, когда все возвращается на круги своя. Речь в пьесе идет о пореформенной России 1861 года. Удивительно, как много в ней обнаруживается аналогий с сегодняшним днем. Пьеса в какой-то степени позволяет задуматься над тем, что мы опять, в который уже раз, идем по неоднократно пройденному русской историей пути, совершая все те же ошибки, что делали на протяжении веков наши предки…

Наш спектакль – это довольно жесткий разговор со зрителем о России, о том, что же ей мешает на протяжении стольких лет. Но я верю, что можно подняться с колен, и не в последнюю очередь благодаря самоиронии, с которой Салтыков-Щедрин писал о своем народе, притом что в его произведениях всегда присутствует искренняя боль…»

Эта постановка вызвала у зрителей не меньший интерес, чем «Чайка». Во всяком случае на фоне того, что в то же время происходило у любимовцев, на Старой сцене – а туда зритель не шел и билеты приходилось распространять среди солдат срочной службы, например, в дивизии имени Дзержинского, – это было несомненным успехом.

А Филатов по-прежнему болеет. В начале февраля 1995 года

его снова положили в больницу, где опять никак не могли поставить точный диагноз. А тут еще у Шацкой после второго инсульта при смерти оказалась и мама. И ей пришлось буквально разрываться между двумя клиниками. Короче, безрадостным было это время для нашего героя. Настолько, что его родные обратились за помощью к церкви – пригласили к Филатову старца, архимандрита Кирилла. И тот сказал актеру, что вылечиться он сможет только в одном случае: если свое сердце Богу отдаст и полностью уйдет в церковь. «В монахи уйти, что ли?» – спросила Шацкая. «Не в монахи, но все оставить, а сердце и любовь отдать Богу». Однако Филатов так и не найдет в себе силы последовать этому совету.

А страна тем временем продолжает идти по пути «демократических» реформ. Эти реформы не щадят никого: ни простых людей, ни самих реформаторов. 1 марта в подъезде собственного дома был убит наемными киллерами популярный телеведущий Владислав Листьев. Ельцинская революция пожирала своих детей.

Однако Филатову в те дни было ни до кого – он сам находился на грани между жизнью и смертью, поскольку врачи никак не могли поставить ему верный диагноз.

Вспоминает Н. Шацкая: «Почти каждый день такой пик давления!.. Я его держала на руках, мы оба на полу, и оба молились. Вызывали „неотложку“, он уже задыхался… Я ставила будильник, на два часа, на четыре, на шесть, чтоб, не дай Бог, не пропустить, когда зашкалит. И так многие месяцы… Врачи никак не могли поставить диагноз. Лечили не причину, а следствие. В скольких больницах искали лекарства, чтобы хоть чуть-чуть снизить давление… А Леня вел себя по-разному. Когда был на грани… когда ему казалось, вот-вот, и он переступит черту… глаза были такие, как будто он ничего не видел… Но я верила в лучшее. Почему-то внутри я чувствовала, будто мой организм – это его организм, будто я могу влезть внутрь его и у нас один кровоток. И я всегда знала, что все будет в порядке. Интуиция или что. И когда было совсем плохо, я говорила: все будет нормально. Я даже купила ему четыре новых костюма. Специально. Ведь ему нравится, когда он красивый. Актер…»