Леонид Шебаршин. Судьба и трагедия последнего руководителя советской разведки

«Ни в коем случае не применять оружие» — это распоряжение в ближайшие часы Шебаршин повторит несколько раз.

На совещании мнения разделяются.

Одним из первых поднялся начальник погранвойск генерал-полковник И. Я. Калиниченко. Илья Яковлевич всю свою жизнь отдал пограничным войскам и с детства, с Суворовского училища, знал, что такое воинская честь. Словно не слыша рёва толпы за окнами, спокойным голосом произнёс:

— Пограничники не дадут толпе перерезать им горло. Мы будем защищать себя и свою документацию с оружием.

Своё несогласие с Шебаршиным высказал и руководитель Московского управления генерал-лейтенант В. М. Прилуков. В своей книге «КГБ против СССР. 17 мгновений измены» писатель Александр Шевякин утверждает следующее: «Один лишь начальник УКГБ В. М. Прилуков поступил как настоящий человек на настоящем месте (высказывание Николая II о своём начальнике столичной охранки ген-л-нте А. В. Герасимове): отдал приказ стрелять на поражение во всех, кто посмеет сунуться хотя бы на порог любого здания Управления!»

Здесь Шевякин допустил некоторые неточности. На самом деле в распоряжении Прилукова личному составу предписывалось быть готовым «к возможному налёту хулиганствующего элемента», а в случае реальной опасности соответствующему подразделению надлежало «выдать оружие и стрелять по ногам нападающих при приближении их к зданию на пятьдесят метров». Это решение было оправданно, поскольку в здании хранились архивы и секретные документы государственной важности, а личный состав находился при исполнении служебных обязанностей. Была организована «утечка» содержания приказа — результат оказался эффективным: провокаторы и хулиганы около здания Московского управления не появлялись.

А под стенами здания на площади Дзержинского продолжала бушевать толпа, подогреваемая провокаторами.

Что тогда чувствовал Шебаршин? «Окна кабинета выходят во двор, глухо доносится уличный шум, мне не видно, что происходит вокруг здания, но ситуация знакома. Десяток лет назад в Тегеране приходилось сидеть в осаде, командовать защитниками, слушать рёв толпы, звон разбиваемых стёкол, выстрелы, тяжёлые удары в двери… Но теперь всё это происходит в самом центре моего города, на Лубянке, а не в Тегеране, и помощи здесь, как и там, ждать неоткуда. Тогда нас осаждали люди, прикидывавшиеся фанатиками-мусульманами, теперь прут те, кто прикинулся демократами… Я знаю, что стрелять нельзя и не стоит. Нас окружает митинговое пушечное мясо, а те, кто заваривает кашу, предпочитают держаться подальше от горячих точек».

Началось надругательство над памятником Дзержинскому. Памятником, установленным в центре столицы СССР в честь одного из самых выдающихся деятелей отечественной истории, последовательного и самоотверженного борца за интересы трудящихся, ставшего светлым и романтическим символом Октября.

Низменной акцией по низвержению монумента руководил прибывший на площадь зампред Моссовета С. Б. Станкевич — с соответствующим решением на руках. Его последующие рассказы о том, что он пытался отвлечь внимание разгневанной толпы, намеревавшейся штурмовать КГБ, рассчитаны на таких же простаков, которых удавалось дурачить двадцать с лишним лет назад. Разве не Станкевич со товарищи перед августовскими событиями настойчиво и последовательно подогревали чёрные инстинкты у обывателей и маргиналов, беззастенчивой ложью вводили в заблуждение массы честных людей?[41] Шебаршин в своей книге «…И жизни мелочные сны» высказался на этот счёт коротко и ясно: «Демократы подстрекали народ на штурм зданий КГБ».

Есть полное основание утверждать, что всё происходившее перед центральным зданием КГБ 22 августа было предрешено и постановление Моссовета о демонтаже памятника — одно из свидетельств того, что варварская акция была хорошо спланирована.