Леопард. Новеллы (сборник)

Теперь, когда оба успокоились, пришло время обсудить сообщение, которое следовало незамедлительно отправить на континент, в обсерваторию Арчетри. Недосягаемые, но подвластные, как казалось, расчетам, невидимые в этот час, но существующие, звезды прочерчивают эфир своими точными орбитами. Пунктуальные кометы являются на свидание с теми, кто за ними наблюдает, минута в минуту. И вовсе они не вестники катастроф, как считает Стелла; их предсказанное появление свидетельствует о триумфе человеческого разума, который стремится к соучастию в высоком небесном порядке.

И пусть разные Бендико гоняются по окрестностям за нехитрой добычей, пусть ножи поваров рубят мясо невинных животных, здесь, наверху, в обсерватории, фанфаронство первых и кровожадность вторых сливаются в безмятежной гармонии. Главное и даже единственное – стараться жить жизнью духа в минуты его наивысшей сублимации, сходной со смертью.

Так размышлял князь, забывая и о своих постоянных страхах, и о вчерашних плотских утехах. Когда он погружался в такое состояние, ему, может быть, даже более полно, чем при формальных отпущениях падре Пирроне, прощались его грехи, и он вновь обретал связь со вселенной. Потолочным божествам и обезьянкам на стенах пришлось этим утром притихнуть раньше положенного срока. Правда, в гостиной никто этого не заметил.

Когда послышался звон колокольчика, князь со священником спустились к обеду вполне умиротворенными – не столько тем, что смогли понять политическую обстановку, сколько тем, что им дано было это понять, и на вилле воцарилась атмосфера необычного спокойствия. Обед в двенадцать часов был главной трапезой дня, и прошел он, слава богу, совершенно гладко. Несмотря даже на то, что у Каролины, двадцатилетней дочери князя, прямо в тарелку упал один из обрамлявших ее лицо накладных локонов, небрежно приколотый шпилькой. Происшествие, которое в другой день могло вызвать досадные последствия, на этот раз лишь всех развеселило. И когда сидевший рядом с девушкой брат взял этот локон и прикрепил себе на воротник, с которого он свисал теперь, как ладанка, даже дон Фабрицио не удержался от улыбки. Об отъезде Танкреди, о том, куда и зачем он уехал, было уже известно всем, и все, кроме Паоло, хранившего за едой молчание, только об этом и говорили. Впрочем, никого это событие особенно не взволновало, только у князя в глубине души таилось чувство тревоги, и Кончетта слегка хмурила свой красивый лоб. «Должно быть, девочка неравнодушна к этому плуту. Что ж, красивая была бы пара, но, боюсь, Танкреди метит выше, то есть, я хочу сказать, ниже». Сегодня, когда политическое просветление рассеяло омрачавшие князя тучи, со всей полнотой открылась его природная доброта. Желая успокоить дочь, он принялся объяснять слабую боеспособность ружей, которыми оснащена королевская армия, говорил об отсутствии нарезки в стволе и слабой убойной силе пули, выпущенной из такого огромного гладкоствольного ружья. Эти чисто технические объяснения, к тому же не очень профессиональные, были неубедительны и малопонятны, но они всех успокоили, поскольку превратили войну из конкретного грязного хаоса, каким она была на самом деле, в чистую диаграмму, наглядно показывающую соотношение сил.

В конце обеда было подано ромовое желе. Это было любимое сладкое блюдо князя, и княгиня, в знак признательности за полученное ночью удовольствие, еще с утра позаботилась о том, чтобы его приготовили. Высокая желейная башня с бастионами и рвами, отвесными неприступными стенами, охраняемыми гарнизоном красных черешен и зеленых фисташек, выглядела грозно. Но при этом она была прозрачной и дрожащей, а ложка погружалась в нее с поразительной легкостью. Когда ароматная крепость оказалась перед шестнадцатилетним Франческо Паоло, чья очередь за столом была последней, бастионы были уже разрушены и сама башня лежала в руинах. Воодушевленный ароматом ликера и нежным вкусом разноцветных воинов, князь с наслаждением принял участие в разрушении крепости, павшей в конце концов под натиском отменных аппетитов. Один из его бокалов еще был наполовину наполнен марсалой; князь поднял его, оглядел сидящих за столом членов семьи, чуть дольше задержав взгляд на голубых глазах Кончетты, и сказал:

– За здоровье нашего дорогого Танкреди! – и залпом осушил бокал.

Буквы F. D., четко выделявшиеся на золотистом фоне марсалы, на пустом бокале были не видны.

В конторе, куда князь вновь отправился после обеда, свет теперь ложился косо, и затененные владения на картинах уже не вызывали чувства сожаления.

– Да благословит Господь ваше сиятельство, – пробормотали арендаторы Пасторелло и Ло Нигро, которые привезли оброк – ту часть арендной платы, которая взималась натурой.

Старательно выбритые, с обожженными до черноты лицами и испуганными глазами, они стояли перед князем навытяжку, и от них пахло овчарней. Князь, перейдя на понятный им сицилийский диалект, участливо расспросил о семьях, скоте, видах на урожай, затем поинтересовался:

– Что вы привезли?