Леопард с вершины Килиманджаро (сборник)

К весне кладбищем овладевало отчаяние. По мере того как из-под снега проглядывали сиротские холмики безымянных могил, крытые бурой шкуркой прошлогодней травы, вне кладбищенской ограды начинали появляться линялые цветы из вощеной бумаги, невесомые скелетики еловых лапок, обрывки траурных лент, едва присыпанные перхотью позолоты. Кладбище, как юродивый, трясло убогим скарбом, пытаясь привлечь внимание людей и пробудить в них стылую память, но напрасно: здесь, в северной его части уже много лет и не погребали, и не подхоранивали. И не растекалось оно, как ему самому порою казалось, а наоборот, отступало, сжимаясь от каждого человеческого пинка, и отдавало ряды так и не привеченных никем могил то под асфальт незаконнорожденной валютной автостоянки, то под казарменные рядки жестяных гаражей. Накатанный скрипучими шинами проезд навсегда отделил от кладбища каменную церквушку с плитняковой папертью. В отличие от кладбища эта церковка переживала сейчас лучшие времена: пусть на ее купола не достало позолоты, зато стены были отбелены до ощущения хруста во рту, а узорчатая кладка высвечена солнечной охрой. Днем церквушка смотрелась несколько нелепо, как неуместный пряничный домик, но в ветреные дни, когда поперечная улица приносила лиловато багровые отблески заката, лубочная пестрота уступала место трагическим тонам: смешливая рыжесть обращалась в запекшийся пурпур, ящеричная прозелень куполов оборачивалась глухой чернотой, а белизна стен уступала место тому неуловимому фиалковому оттенку, который отличает одежды ангелов на старинных италийских фресках.

В один из таких вечеров смутное облачко, окружившее нечто невидимое, скользнуло из пепельной вышины, и прилепилось на крыше, между большим и малым куполами. Два истребителя, две зимние ласточки, недоуменно кружили между колоколенкой и едва затеплившейся луной. Облачко рассеялось.

«Регулярно принимая пакеты информации, транслируемые нашими зондами, заброшенными в систему Кынуэ, мы уже давно следили за развитием цивилизации на четвертой от светила планете. Первая была мала и раскалена, вторая окружена бешеной атмосферой, делающей развитие жизни нереальным. Третья — крошечная песчинка, сателлит четвертой, вообще не рассматривалась. А вот следующая могла стать колыбелью для лучшего из человеческих сообществ Вселенной — но, к сожалению, программа, сформировавшаяся в генах всего населения Кынуэ-4, имела два роковых максимума: в области репродуцирования и по степени агрессивности. Тенденция к избыточному деторождению обезопасила аборигенов от вымирания, несмотря на кажущуюся неприспособленность: (потеря волосяного покрова, слабость челюстного аппарата, отсутствие режущих костных наростов). Второе качество тоже способствовало выживанию вида, но именно оно стало причиной изоляции Кынуэ-4 от Содружества Разумных Миров.

До сих пор эта изоляция не была узаконена специальным актом Совета, ведь система Кынуэ отстоит достаточно далеко от обитаемого пояса Галактики, так что наши корабли не могут случайно приблизиться к ней ни при каком искажении курса. Но с некоторых пор цивилизация на этой планете сделала непредсказуемый скачок. Уже совсем ближний космос, зондируются соседние планеты, бездвигательные капсулы направлены за пределы собственной системы.

Все это привело к необходимости однозначного определения статуса цивилизации Кынуэ-4. Сделать это мог только Совет Звездного Каталога.

Это было первое заседание высшего органа власти Содружеств на котором я присутствовал как равный среди равных. Наделенный наследственным даром восприятия пси-волновых структур, я с детства готовился занять это место. Моим наставником был дед, тоже в свое время получивший должность метапсихолога Совета по наследству. Моя мать не пожелала воспользоваться своими врожденными способностями для достижения высокого положения, связанного с тяжелейшей ответственностью, и осталась скромным биоволновиком, чья власть простиралась не дальше тестируемых грядок с перспективными видами растений.

Моя юность — это годы бесчисленных, все усложнявшихся тренировок. Угадывать тончайшие оттенки пси-спектра отдельного индивидуума я мог еще в детстве. Дед учил меня отличать временные флуктуации от постоянного психологического каркаса, нащупывать семантические связи и переплетения, реконструировать многоступенчатый генезис сенситивных ситуаций. Наконец, мы перешли к коллективам и социумам, а от них — к инопланетным формам пси-структур. Я без особых трудностей усваивал приемы и уловки, правила и исключения, постулаты и законы, сформулированные моим дедом на протяжении всей его жизни и надеюсь, что когда-нибудь передам их собственному сыну или внуку. И первый, основной закон был таким: не доверять механически собранной информации, делая выводы исключительно на основании собственного непосредственного контакта с исследуемым индивидуумом или популяцией.

Вот почему я не смог проголосовать за категорический запрет на контакты с цивилизацией Кынуэ-4 и, неофит Совета, оказался один против всех.

Вот это была моя самая первая ошибка.