Леопард

И голос его открылся и заполнил гулом пещеру, отражаясь от сводчатого потолка: «Мужчина не должен любить, пока он не ищет смерти. Любовь — это смерть, Небу. Ты умираешь в том, кого любишь. Маленькая любовь — маленькая смерть, большая любовь — большая смерть. Небу умер большой смертью, когда, возвращаясь со стадом, услышал удары ладоней по барабану смерти».

Но чресла его смеялись.

— Чресла… — сердито начал он и осекся.

Он умолк, он смотрел на зверя, который замер у входа в пещеру. Он стоял как вкопанный. Рычание рождалось в подведенных пустотах брюха. За этим рычанием скрывался безумный вопль, который иногда издают леопарды. Длинные пальцы черного дерева трепетали на древке копья.

— Кого же из них Небу любил большей любовью? — выкрикнул он мальчишке. — Ее или мсабу?

Но серый мальчишка, сведенный судорогой и неподвижностью, принадлежал самой смерти.

«Тело, — потребовал Небу, — скажи мне, кого ты любило больше, девушку или мсабу?»

«Но я было слепо, — возразило тело. — Мои глаза закрывались, когда я начинало песню».

«Но была ли разница в этих песнях? — настаивал Небу. — Кому ты пело песни прекрасней: черной женщине или белой женщине?»

«Разве сегодняшний дождь отличается от вчерашнего? — ответило тело. — Разве вчера он был золотой, а сегодня свинцовый? Разве на следующей жатве луна будет больше или меньше, чем на прошлой?»

«Ха-ха-ха, — засмеялся Небу, плывя по волнам страдания, — кому ты это рассказываешь?»

«Коли так, спроси об этом кого-нибудь другого».

Запах гниющей раны удобрил пещеру. Если бы он был дома, этот запах удобрил бы его родные горы, и горы рядом, и следующие за ними — всю землю кикуйю. Совет Девяти изгнал бы его далеко в глубь джунглей и оставил бы там с копьем. Но разве не то же сделал Совет Двух, состоявший из бваны и пули? «Пока человек на земле, он не может быть вдали от дома, — подумал Небу, — но дома нет в эти беззаконные дни».

«В стране кикуйю есть три горных хребта: Ниери, Киамбу и Муранга. Я родился на хребте Ниери в деревне Китуси, где огни, разведенные женщинами, никогда не угасали. Таков был закон. Днем мы пасли коз и учились ставить силки на кроликов и сооружать ловушки для юных антилоп и лесных свиней, а по вечерам мы сидели у ног старейшин и запоминали движения танцев и слова древних песен. Таков был закон. И мы подчинялись ему и росли, и нас обучали владеть копьем, луком и панга и никогда не лгать. Таков был закон. Мы не уклонялись от исполнения законов нашей страны и от законов, которые издавали наши люди, избранные в Совет Девяти. Дом человека там, где он подчиняется закону. Человек без закона бездомен».

«Ха-ха-ха! Тело, ты еще живо? У тебя есть дом?»

Но тело оскорбилось и невнятно забормотало в ответ.

«Кости, — озабоченно спросил Небу, — вы еще живы?»

Некоторые из них, те, что в ногах, были скованы мертвыми мышцами, но другие храбро ответили.

«Грудь и спина, в вас есть еще силы? Вы будете мощны, когда это понадобится?»

Он распрямил плечи так, что лопатки встретились. Грудь выдавалась вперед, как краеугольный камень крепости. Леопард склонил голову набок и наполнил пещеру ужасающим воплем.

XXV

Они оставили машины в миле или двух от пещеры и стали прочесывать долину. Услышав вопль леопарда, лейтенант остановился.

— Что это такое? — спросил он.

Осатаневший от ходьбы проводник, злой морщинистый старожил проворчал:

— Всего-навсего леопард. Наверно, убил кого-нибудь.

Лейтенант был лет на двадцать моложе проводника и на столько же тысяч фунтов беднее. Но при исполнении служебных обязанностей он чувствовал себя божьим наместником на земле, и он приказал:

— Вперед, прикончим его.

— Чего ради? — раздраженно возразил проводник, ибо отличный, столь необходимый для посадки кофе дождь бесцельно стекал с его шлема. — Мы охотимся на черномазых или на леопардов?

— Солдатам не мешает попрактиковаться, — удостоил его ответом лейтенант.

— Но при таких темпах мы вернемся не раньше чем через неделю!

— Рев донесся оттуда, — сказал лейтенант, продвигаясь вперед.

Солдаты колонной по одному шли позади. Он улыбнулся жесткой улыбкой и подумал о грустных вещах: о заблудившейся собаке, о жмущем ботинке, о пузатом плантаторе, страдающем из-за того, что его оторвали от плантации.

Земля была насквозь пропитана водой, остроконечные камни торчали из грязи, как шипы. Он шел, осторожно размышляя о том, что бог знал, что делал, когда завершил кошачьи лапы подушками. Удивительно, как черные могут ходить по такой земле босиком. У них нет ни кошачьих лап, ни человеческих ботинок. Должно быть, бог не любил черномазых, раз отвел им такие гиблые места. Впрочем, лейтенант не имел бы ничего против, если бы черные вели себя как следует и держались подальше от его пути. При этой мысли он почувствовал себя великодушным. Он почувствовал себя милостивее самого бога. Его большое тело, одетое в свободный кожаный плащ, осторожно продвигалось вперед.

XXVI