Лермонтов

Очевидно, так он скрыл свою отталкивающую, безобразную («ужасную»; «адскую») сущность, но Тамара все-таки сквозь любовь, грусть, жалость, пылающие в его глазах, увидела все это, узнала его. «Меня терзает дух лукавый... Я гибну...» — взывает она к отцу и просит отдать ее под защиту Спасителя, в монастырь. В прежних вариантах поэмы героиня — монахиня изначально. Здесь же она делается монахиней из-за Демона, пытаясь уйти от него. Странный у Демона путь к добру. Стремясь к нему, он падает еще ниже. Нет, он не может своей волей преодолеть Божьего проклятия. Чем глубже он падает, тем его речи изощреннее, он, как гениальный актер, в каждое слово вкладывает (как кажется) всю душу. Он играет трагедию. Но именно играет. И заставляет наконец Тамару полюбить себя:

Кто б ни был ты, мой друг случайный, —Покой навеки погубя,Невольно я с отрадой тайной,Страдалец, слушаю тебя....Но ты всё понял, ты всё знаешь —И сжалишься, конечно, ты!

Клянися мне...

Поклясться? Сколько угодно! И потекли клятвы ликующего Демона. Кажется, не слова, а драгоценные камни, звезды и яркие искры разноцветных огней сыплет он в ночи... За любовь ее он обещает ей то, чего не в силах сделать, — перестать быть адским духом:

Я отрекся́ от старой мести,Я отрекся от гордых дум;Отныне яд коварной лестиНичей уж не встревожит ум...

...«Яд коварной лести», — проговаривается он...

...Хочу я с небом примириться,

Хочу любить, хочу молиться,Хочу я веровать добру......Твоей любви я жду, как дара,И вечность дам тебе за миг;В любви, как в злобе, верь, Тамара,Я неизменен и велик.Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвездные края;И будешь ты царицей мира,Подруга первая моя...

После «верования добру» — гигантомания и мысль о «царствовании» над миром, — не в преисподней, не в аду (то есть внизу), а в «надзвездных краях», — выше ангелов Божьих! Его последний монолог удивительно страстен — он кажется непосредственным, льющимся из бесхитростного сердца, — он проговаривается; заносится; начав говорить о добре, почти сразу бросает это и соблазняет Тамару блеском демонической власти:

Оставь же прежние желаньяИ жалкий свет его судьбе:Пучину гордого познаньяВзамен открою я тебе.

Толпу духов моих служебныхЯ приведу к твоим стопам...

Наконец, он начинает болтать буквально что попало, лишь бы это звучало красиво:

Я опущусь на дно морское,Я полечу за облака,Я дам тебе всё, всё земное —Люби меня!..

Повергая ее в искушение, он забывает о своих «добрых» желаниях. Но и это не все: он, кажется, при всей своей дьявольской мудрости не видит, что в нем нет места ни одной искре доброты. Он губит Тамару. Он думает, что ее душа стала принадлежать ему, что Бог ее не простит за то, что она полюбила Демона. Что теперь он не будет одинок в пустом пространстве. Ложь, зло, мудрость и глупость, а также искусство (то есть все искусственное, неестественное) — неизменные свойства Демона. Он не может вырваться из их круга. Удел его безнадежен.

Лермонтов прочитал «Демона» Краевскому. Потом Шан-Гирею и Юрьеву. Затем на квартире Монго в Царском Селе — там было несколько офицеров. Прочел еще в двух или трех местах. Результат был один и тот же — все верили Демону! Все восхищались его чудным красноречием (только Шан-Гирей, не заметив, что Демон ткет искусную ложь, сказал очень горячо, что Демон «должен только обольщать, не помышляя ни о каком возрождении и спасении своем»). Как им подсказать, что такое эти гимны Демона... Нет, кто-нибудь да догадается, что они — то высокое, но ложно направленное искусство, которое развращает и губит доверчивые души... Итак, «Демон» закончен, но... как бы безмолвно просит подумать над ним еще. Не сейчас, когда-нибудь.