Соловьев Владимир

Лермонтов

Владимир Сергеевич Соловьев

Лермонтов

1899

Произведения Лермонтова, так тесно связанные с его личной судьбой, кажутся мне особенно замечательными в одном отношении. Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать "ницшеанством" - по имени писателя, всех отчетливее и громче выразившего это настроение, всех ярче обозначившего это направление {1}.

Как черты зародыша понятны только благодаря тому определившемуся и развитому виду, какой он получил в организме взрослом, так и окончательное значение тех главных порывов, которые владели поэзией Лермонтова,- отчасти еще в смешанном состоянии с иными формами,- стало для нас вполне прозрачным с тех пор, как они приняли в уме Ницше отчетливо раздельный образ.

Кажется, все уже согласны, что всякое заблуждение,- по крайней мере всякое заблуждение, о котором стоит говорить,- содержит в себе несомненную истину, которой оно есть лишь более или менее глубокое искажение,- этою истиною оно держится, ею привлекает, ею опасно, и через нее же только может оно быть как следует обличено и опровергнуто. Поэтому первое дело разумной критики относительно какого-нибудь заблуждения - найти ту истину, которою оно держится и которую оно извращает.

Презрение к человеку, присвоение себе _заранее_ какого-то исключительного и сверхчеловеческого значения - себе, или как одному _я_, или _Я и К°_,- и требование, чтобы это присвоенное, но ничем еще не оправданное величие было признано другими, стало нормою действительности,вот

274

сущность того направления, о котором я говорю, и, конечно, это большое заблуждение.

В чем же та истина, которою оно держится и привлекает умы?

Человек - единственное из земных существ, которое может относиться к самому себе критически, подвергать внутренней оценке не отдельные свои положения и действия (что возможно и для животных), а самый способ своего бытия в целом. Он себя судит, а при суде разумном и беспристрастном - и осуждает. Разум свидетельствует человеку о факте его несовершенства во всех отношениях, а совесть говорит ему, что этот факт не есть для него _только_ внешняя необходимость, а зависит _также_ и от него самого. Человеку естественно хотеть _быть больше и лучше, чем он есть_ в действительности. Если он взаправду этого _хочет_, то и _может_, а если может, то и _должен_. Но не есть ли бессмыслица - быть лучше, выше или больше своей действительности? Да, это есть бессмыслица для животного, так как для него действительность есть то, что _его_ делает, но человек, хотя и есть также произведение уже существующей, данной действительности, но вместе с тем эта его действительность есть, так или иначе, в той или другой мере,- то, что _он сам делает_ - делает более заметно и очевидно в качестве существа _собирательного_, менее заметно, но столь же несомненно и в качестве существа _личного_.

Можно спорить о метафизическом вопросе безусловной свободы выбора, но самодеятельность человека, т. е. его способность действовать по внутреннему побуждению,- окончательно по сознанию долга или по совести,- есть не метафизический вопрос, а факт опыта. Вся история состоит в том, что человек делается лучше и больше самого себя, перерастает свою наличную действительность, _отодвигая_ ее в прошедшее, а в настоящее _вдвигая_ то, что еще недавно было противоположным действительности,- мечтою, субъективным идеализмом, утопией.

Внутренний, духовный, самодеятельный рост есть такой же бесспорный факт, как и рост внешний, физический, пассивный, с которым он связан как с своим предположением.

Теперь спрашивается, в каком же направлении, с какой стороны жизни должно совершаться изменение данного человечества в лучшее и высшее - в "сверхчеловечество"? Если человек недоволен собою и хочет быть сверхчеловеком, то ведь тут дело идет, конечно, не о внешней (а также и не о внутренней) _форме_ человеческого существа, а только

275

о плохом _функционировании_ этого существа в этой его форме, что от самой формы не зависит. Мы, например, можем быть недовольны не тем, что у нас два глаза, а лишь тем, что мы ими плохо видим. А чтобы лучше видеть, нет никакой надобности человеку изменять морфологический тип зрительного органа, например, вместо двух иметь множество глаз, потому что при тех же двух глазах могут раскрыться у него "вещие зеницы,- как у испуганной орлицы" {2}. При тех же двух глазах можно стать сверхчеловеком, а при сотне глаз можно оставаться только мухой.