Лермонтов

Две жизни в нас до гроба есть.Есть грозный дух: он чужд ему;Любовь, надежда, скорбь и месть —Все, все подвержено ему.Он основал жилище там,Где можем память сохранять,

И предвещает гибель нам,Когда уж поздно избежать.Терзать и мучить любит он;В его речах нередко ложь…Он точит жизнь, как скорпион.Ему поверил я

…

Еще через год Лермонтов, уже юноша, опять возвращается к характеристике своего демона:

К ничтожным, хладным толкам светаПривык прислушиваться он,Ему смешны слова привета,И всякий верящий смешон.Он чужд любви и сожаленья,

Живет он пищею земной,Глотает жадно дым сраженьяИ пар от крови пролитой.. . . . . . . . . . . . . . .И гордый демон не отстанет,Пока живу я, от меня,

И ум мой озарять он станетЛучом небесного огня.Покажет образ совершенстваИ вдруг отнимет навсегда,И, дав предчувствие блаженства,Не даст мне счастья никогда.

Все эти описания лермонтовского демона можно бы принять за пустые фантазии талантливого мальчика, если бы не было известно из биографии поэта, что уже с детства, рядом с самыми симпатичными проявлениями души чувствительной и нежной, обнаруживались у него резкие черты злобы, прямо демонической. Один из панегиристов Лермонтова, более всех, кажется, им занимавшийся, сообщает, что «склонность к разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты и срывал лучшие цветы, усыпая ими дорожки. Он с истинным удовольствием давил несчастную муху и радовался, когда брошенный камень сбивал с ног бедную курицу». Было бы, конечно, нелепо ставить все это в вину балованному мальчику. Я бы и не упомянул даже об этой черте, если бы мы не знали из собственного интимного письма поэта, что взрослый Лермонтов совершенно так же вел себя относительно человеческого существования, особенно женского, как Лермонтов-ребенок – относительно цветов, мух и куриц. И тут опять значительно не то, что Лермонтов разрушал спокойствие и честь светских барынь, – это может происходить и нечаянно, – а то, что он находил особенное наслаждение и радость в этом совершенно негодном деле, так же как он ребенком с истинным удовольствием давил мух и радовался зашибленной камнем курице.