Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.

…Тут могли бы вы также встретить несколько молодых и розовых юношей, военных с тупеями, штатских, причесанных à la russe, скромных подобно наперсникам классической трагедии, недавно представленных высшему обществу каким-нибудь знатным родственником: не успев познакомиться с большею частью дам и страшась, приглашая незнакомую на кадриль или мазурку, встретить один из тех ледяных ужасных взглядов, от которых переворачивается сердце, как у больного при виде черной микстуры, они робкою толпою зрителей окружали блестящие кадрили и ели мороженое. Исключительно танцующие кавалеры могли разделиться на два разряда: одни добросовестно не жалели ни ног, ни языка, танцевали без устали, садились на край стула, обратившись к своей даме, улыбались и кидали значительные взгляды при каждом слове, короче — исполняли свою обязанность как нельзя лучше; другие, люди средних лет, чиновные, заслуженные ветераны общества, с важною осанкой и гордым выражением лица, скользили небрежно по паркету, как бы из милости или снисхождения к хозяйке, и говорили только с дамою своего vis-à-vis, когда встречались с нею, делая фигуру.

Лермонтов.Княгиня Лиговская

Вы знаете, что самый мой большой недостаток — это тщеславие и самолюбие. Было время, когда я в качестве новичка искал доступа в это общество: это мне не удалось, и двери аристократических салонов были закрыты для меня, а теперь в это же самое общество я вхожу уже не как искатель, а как человек, добившийся своих прав. Я возбуждаю любопытство, предо мною заискивают, меня всюду приглашают, а я и вида не подаю, что хочу этого, женщины, желающие, чтобы в их салонах собирались замечательные люди, хотят, чтобы я бывал у них, потому, что я ведь тоже лев, да! я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы и не подозревали гривы. Согласитесь, что все это может опьянить; к счастью, моя природная лень берет верх, и мало-помалу я начинаю находить все это несносным.

Лермонтов — М. А. Лопухиной.

Петербург, конец 1838 г.

С Лермонтовым сблизился я у Карамзиных и был в одно время с ним сотрудником «Отечественных записок». Светское его значение я изобразил под именем Леонина в моей повести «Большой свет», написанной по заказу великой княгини Марии Николаевны.

В. А. Соллогуб¹. С. 377

Леонин был человек слишком ничтожный, чтоб обратить внимание света.

В. А. Соллогуб.Большой свет. Повести и рассказы.

М.: Правда, 1988. С. 153

(Далее цит. как: В. А. Соллогуб ²)

Внимание и дружба, оказываемые ему графиней Мусиной-Пушкиной, и чувство, внушаемое им княгине Щербатовой, рожденной Штерич, возбуждали зависть и выразились особенно рельефно в повести «Большой свет», написанной графом Соллогубом по желанию лиц из высших сфер, а затем и в деле его дуэли с де Барантом.

П. А. Висковатов. С. 281

Кто не испытал нужды, кто не постиг вполне нищенской роскоши половины Петербурга, тому страдания Леонина не будут понятны.

Скромный доход, получаемый им от неутомимых трудов бабушки, далеко не доставал на издержки, о которых она и понятия не имела. Бальные мундиры и военное щегольство, концертные билеты, полученные от почтенных дам, любящих награждать артистов чужими деньгами, наемные кареты, пикники, где мужчины платят, а женщины только кокетничают; зимние катания, где должно щегольнуть санями и лошадьми, лотерейные билеты в пользу бедных — одним словом, все, что показалось бы прежде неслыханным мотовством, при вступлении его в присяжные поклонники модной красавицы сделалось предметом первой необходимости. Бедный Леонин! Тогда познал он нужду, досадливую нужду, которой не знал он до тех пор. В большом свете есть такие вещи, которые нельзя не иметь, скорее сделать дурное дело, скорее украсть, чем остаться без них, скорее умереть со стыда, чем сознаться в своем недостатке! И какими глазами ты будешь смотреть на женщину, которую ты любишь, если она знает, что ты приехал на бал на извозчике за двугривенный, о котором ты торговался; если мундир твой изношен, если перчатки твои нечисты, если где-нибудь в твоей жизни промелькивают лохмотья? Какие старания, какие неусыпные труды должно прикладывать, чтоб скрыть от всех горькую истину и выучиться искусству последнюю копейку ставить ребром! После нужды Леонин познал зависть. И не обидно ли также быть с товарищем одних лет, быть с ним в дружбе — и быть гораздо их беднее? Зависть вкралась в его душу.

После зависти он познал унижение. Он не был то, что называется женихом: матушки с дочерьми на него не глядели. Он вальсировал плохо, его не выбирали. Он не умел себе присвоить выгодное местечко, он не умел напугать своим злоречием. Молодые женщины с ним не кокетничали; его иногда забывали в приглашениях, ему не отдавали визитов, его никогда не звали обедать.

Он все это видел, все понимал, но, по врожденному в человеке чувству, упорствовал, потому что ему хотелось упорствовать.

В. А. Соллогуб². С. 129