Лес Кости

Неистовая дрожь, трясшая все их тела, продолжалась весь день.

МакКриди глядел на все это блестящими глазами, полными энтузиазма.

— Это происходит, — сказал он. — Могут потребоваться дни, но изменение происходит, последняя фаза метаморфозы.

Он писал обширные заметки, а тряска продолжалась, постоянный мышечный спазм всех их тел.

Через несколько часов сердцебиение начало замедляться, электрический сигнал от их мозгов начал слабеть. Вечером сердца остановились, как и мозговая активность.

Мониторы замолчали, все, за исключением одной маленькой красной панели, на которой появились черные слова на красном фоне: «Объекты мертвы».

Мы вошли в среду и подошли к телам. Какое-то время МакКриди молча глядел на трупы, потом покачал головой.

— Я не верю в это — наконец сказал он, тщательно выбирая слова. — Продолжайте измерять активность мозга… быть может скорость метаболизма уменьшилась до феноменально низкого уровня. Не исключено, что мы видим некоторый анабиоз перед главным изменением.

— Рей… — возразил я, — не будет никаких изменений. Объекты мертвы. Совершенно мертвы.

— Глупости, — рявкнул МакКриди. — Если мы займем такую позицию на этой стадии, это приведет к катастрофе. — Он начал проверять тела, вероятно забыв в о том, что может соприкоснуться с инфекцией и заразиться.

Я вышел из среды и какое-то время сидел среди молчаливых техников, которые наблюдал за МакКриди через мониторы. Я чувствовал спокойствие и пустоту среды. Я поглядел на белые стены, педантично вычищенное оборудование и скамьи. Атмосфера была мрачной и тяжелой. Один из углов занимали аккуратно уложенные распечатки, содержащие последние пятьдесят лет жизни объектов; глядя на эту груда информации, я осознал, что в этом обширном собрании нет ни одной строчки о чувствах или сознании. Даже листы бумаги, на которых были записаны последние мгновения жизни Мартина и Ивонн, являлись стерильно-пустыми отчетами об уменьшении физиологической активности, тока крови и альфа волн; не было ни намека на то, о чем они думали и что чувствовали, когда смерть развернула над ними защитные крылья.

Мы интересовались двумя жизнями и изучали все, кроме самой жизни. Мы только напрасно потратили время. В конце наше внимание привлекло странное гормональное изменение, которое повлияло на физический облик наших объектов, и мы погрузились в химические формулы и физические законы, не обращая внимания ни на что другое. Возможно, неизбежность такого завершения должна была стать моим оправданием, но я чувствовал глубокое чувство вины и ушел из института с сильным ощущением провала.

Я вернулся через пять дней, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки. Зайдя в лабораторию, я с удивлением увидел, что все приборы работают, хотя в ней не было ни одного человека.

Обычно запечатанная дверь в среду была открыта и я громко позвал. В воздухе висел странных запах.

— Кто там?

Это был голос МакКриди. Я подошел к экрану монитора и посмотрел на него. Он тоже глядел на камеру, очевидно не видя меня.

— Кто это? Это вы, Липман?

— Да.

— Вы же не могли видеть насквозь, а? Хорошо… Не могу сказать, что я порицаю вас. Но я так легко не сдаюсь.

Он повернулся к объектам, которые находились в стадии разложения. Тело Ивонн совершенно феноменально расплавилось и раздулось, перекосившиеся кости торчали из натянувшейся кожи.

— Что-то произойдет, — крикнул он. — Это самое необычное разложение, которое я когда-нибудь видел.

Он закатал рукава, толстая зеленая слизь покрывала его руки; он копался в раздутых внутренностях мертвой женщины, и тело, казалось, корчилось при его прикосновениях.

Я отвернулся. За мной МакКриди кричал: «Смотрите, Липман, смотрите!»

Я закрыл дверь за его безумием.

Конец