Лесь (вариант перевода Аванта+)

Будильник остановился на пяти часах десяти минутах, а это, учитывая положение солнца, было далеко не так. Взглянул на свои часы, они, по-видимому, тоже стояли, и уже давно, показывая для разнообразия одиннадцать сорок, — это, в свою очередь, представлялось весьма далеким от правды. Все-таки приятно и полезно время от времени знать, который час: посему Лесь встал, потягиваясь, широко зевая, почесывая небритый подбородок, и направился к телефону. Подержался минутку за бедовую больную головушку, пододвинул стул и набрал номер «точного времени». Потом всю свою жизнь, не раз вспоминая эту минуту, считал: стул ему подставила рука Провидения.

— Одиннадцать сорок три, — грациозно сообщило «точное время».

Лесь как-то без всякой радости или печали прослушал эти цифры и продолжал сидеть с трубкой, прижатой к уху.

— Одиннадцать сорок четыре, — столь же вежливо и мягко начислило «точное время».

Лишь после еще одного сообщения насчет одиннадцати сорока четырех Лесю сделалось плохо. Голова трещала все интенсивней, сердце запрыгало где-то в горле. Будь двенадцать сорок четыре или хотя бы двенадцать одна, тогда все ясно: полный конец, все и навсегда утрачено, и точка — никаких забот, никакой ответственности. Тахта, слава Богу, рядом, можно и поспать с горя. Но в данной кошмарной ситуации оставалось еще шестнадцать минут, и сию секунду необходимо! надлежит!!! развить отчаянную, адскую деятельность, разумеется, для него невозможную!

Стул был моментально опрокинут и телефон сброшен со столика. Несколько бесценных секунд ушло на упорную и бесполезную борьбу с пиджаком, который не хотел выступать в роли брюк. Затем в ванной Лесь оторвал вешалку для полотенец, затем разбил два стакана, вазу и лампочку в настольной лампе, которая ехидно перевернулась. Далее в поисках чистой рубашки вывалил на пол полку с бельем из шкафа, а в поисках сапожной щетки — все содержимое тумбы для обуви. В одиннадцать пятьдесят одну вылетел на лестницу с плащом в руках и в ботинках, неимоверно измазанных глиной. С первого этажа вернулся на свой четвертый и захлопнул оставленную открытой дверь квартиры. После чего, наконец, вырвался на улицу.

До киоска спортлото, принимающего купоны в воскресенье до двенадцати, такси довезло бы за пять минут. Улица по обеим сторонам была пуста, и Лесь мчался галопом: в двенадцать шестнадцать он привалился к наглухо закрытой двери вожделенного строения, дабы перевести дыхание.

Таким образом, Лесь добрался до финиша. Теперь можно было вольготно размышлять, каяться, сокрушаться, покачивать головой, возмущаться своим поведением, а затем обещать исправиться и уточнять добрые намерения.

Однако незамедлительно требовалось одно: ликвидировать невыносимое ломотье в башке, заглушавшее все, даже досаду и противное ожидание нахлобучки.

Ломотье в голове, естественно, ликвидировалось лишь одним способом, к нему-то и прибег Лесь без колебаний. Поколебался лишь, выбрать ли бар «Под Арками» или рыбный бар на Пулавской, каковой и выбрал, ибо там было вроде попрохладнее.

Он оттолкнулся от враждебной, безжалостно запертой двери киоска и двинулся в южном направлении.

Выпитая на голодный желудок первая рюмка по способу «клин клином» подействовала чудотворно. Туман в мозгах рассеялся, мысли замельтешили вовсю. Иллюзий никаких, надежд никаких. Пропал. Самым обыкновенным образом пропал и уже навсегда. Судьба свое дело знает: на неотосланные номера, конечно же, выпадет миллион, и этот миллион придется возвращать сослуживцам. Как и когда, ладно, потом, а вот одно очень ясно: начиная с сего дня, он — человек конченный, потерявший все. Дружбу, какие-либо надежды на уважение окружающих, жену, родной дом, Барбару… О Барбаре теперь и мечтать не приходится! Всему конец, нет спасенья! Он упал на самое дно!

Человек, все утративший, естественной силой вещей уже ничего не может утратить. Лесь — вот такой человек. После третьего «клина клином» взгляд на ситуацию приобрел беспощадную остроту. Лесь даже испытывал известную гордость — как импозантно ему удалось скатиться в пропасть! И в нем взыграл дух висельника. Без всяких опасений и угрызений выгреб из кармана предназначенные на недостижимую цель деньги и сосчитал. Из общественных двух тысяч четырехсот и его личных двухсот оставалось едва тысяча триста, не считая мелких, которые пойдут на оплату счета в баре. Остальное скоропостижно дематериализовалось.

Обычное бдение в кабаке представлялось ему недостойным человека, столь глубоко павшего морально. Следовало сдедать нечто большее. Грандиозное. Нечто ослепительное на руинах карьеры и пропащей жизни.