Лес великого страха

Мой покой нарушают странные сны,И воздух горчит, я, как рыба об лед,БьюсьНо не забыть мне той страшной весны,Что убила свет в сердце моем.Новая стая примет тебяТаким, как ты есть, никто ничегоНе спросит.Ты позабудешь слово «нельзя»,Память о прошлом покроет короста.

Опустится ночи слепое крыло,И станет как брат мне мой бывший враг.ВдвоемМы пойдем на охоту, ведь нам повезло —Остаться в живых не такой уж пустяк.[12]

Ведьма закончила и вопросительно посмотрела на экена.

– Нуууу, – протянул Крюк. – Я вроде твой бывший враг, а новая стая – это мы, экены? Так Экна с Мандрой давно замирились. Ты с нами после Бьонгарда хочешь остаться, что ли? Я только за, Рамдану скажу только… А как же крыло твое? У вас же маневры строго рассчитаны по числу ведьм, по-моему…

Сабрина не знала, плакать ей или смеяться. Крюк попал в точку – очевидно, потому, что никакие исторические параллели не замутняли его разум.

– Я написала вариацию на тему «Песни Разрушительницы Пчелы», – ответила ведьма. – Сидхи сожгли ее станицу весной. Новая стая – это как раз Разрушители.

– Враг, ставший братом, это Балеорн, – сообразил экен. – Они потом вместе с Пчелой славно поохотились… Джабраил с тех пор не воевал ни разу. Да, все сходится. Прости, что ж. Вот такой я тупой и необразованный…

– На самом деле ты угадал, – сказала Сабрина. – Я не могу оставить мое крыло… Неужели мы так и расстанемся, Крюк?

Наемник помолчал.

– Можно подумать, ты в первый раз так расстаешься, – сказал он наконец.

В глазах ведьмы блеснули слезы.

– Сабра, ну что ты… – начал Крюк.

Ведьма вскочила с лежанки, подбежала к выходу прежде, чем экен успел схватить ее. Сабрина выпрыгнула из фургона и бросилась к костру. Тяжелая коса била ее по плечам. Наемник вздохнул, вылез из фургона и последовал за ней.

Ветер чуть шевелил края клапана, загибал края листков, брошенных на лежанке. Если бы не брошенное ведьмой писало, придавившее их, листочков бы уже там не было. Листки с песней самой могущественной Разрушительницы уже танцевали бы бесконечный хоровод вместе с алыми и желтыми листьями на ближайшей полянке.

Глава IV[13]

Магнус обскоблил ногтями кончик пера и склонился над гроссбухом. Книга была огромна, как щит пехотинца; казалось удивительным, что она в раскрытом виде не занимает всю стойку. На оставшемся свободным месте спала горгулья, свернувшись клубочком. Расслабленные крылья зверя свисали до самого пола.

– «Вкус эльфов на шпикажках», – прочел Магнус.

Гоблин поднял голову и крикнул в направлении открытой двери кладовой:

– Проверь, сколько у нас осталось, Морана.

– Пять банок, – пробурчали оттуда.

– Ага… – удовлетворенно произнес Магнус и внес пометки в книгу. – «Порох с перчинкой» посмотри теперь.

Рецепт этой фирменной закуски хозяин таверны придумал сам, чем – вполне обоснованно – гордился.

– Нет, этого нет, надо в погреб лезть, – отвечала Морана. – Шэд все сожрал вчера. Под водку.

– Но по кассе… – начал гоблин.

В кладовой хихикнули:

– Он заплатил за две банки, а за три обещал натурой отдать.

Гоблин покачал головой:

– Ох, Морана, Морана… «Ветчина со сметаной и луком по-гномовски»?

– Шесть банок.

– Должно быть восемь, – заметил Магнус. – Или тебе кто-то за две тоже натурой расплатился? Андерет, может быть? Он ветчинку любит…

Серый эльф Андерет стоял во главе цеха парфюмеров Бьонгарда и как никто мог оценить изысканный аромат старинных вин, которых было полным-полно в подвалах таверны. С гоблином их связывала старинная дружба. Она возникла в тот страшный год, когда Разрушители заняли Трандуиловы Чертоги и потребовали выдачи всех серых эльфов, бежавших в Железный Лес от гнева мандреченских магов. Андерет попал в руки Разрушителей. Магнус пришел за ним и подтвердил, что эльф родился не в Фейре, а здесь, и никогда не бывал в Мандре.

А после войны, зайдя в лавку к Андерету, Магнус встретил там очаровательного суккуба, выбирающего духи. Гоблин сразу понял, кто перед ним. Теперь Магнус радовался стабильно увеличивающимся прибылям. Дед хозяина таверны был гномом и, помимо интеллекта, позволившего Магнусу покинуть диких сородичей, передал внуку и склад характера.

– Или Сташи? – предположил гоблин.

Узкие уши горгульи дрогнули. Зверь открыл один глаз и посмотрел на хозяина таверны.

– Доброе утро, Газдрубала, – сказал Магнус.

– Никто мне ничего не расплачивался, – сердито отвечала Морана. – Сташи вчера из номера не выходила. Плакала все о ком-то… Ты знаешь, я предложила ей остаться у нас. Куда ей идти? Полукровок никто не любит, ни люди, ни вампиры.

– Но кровь не сосать и прилично вести, – сказал гоблин строго.

– Она перерожденная, говорю тебе. Кровь ей и не нужна. Отработает за постой, а там видно будет.