Леший

- Именно могу, Иван Семеныч. Если сравнить свое положение с простым мужиком, так увидишь большую разницу: какая ему забота! Отпашет он свою полосу, натреплется тюри да и спать; а ты, например, пять запашек одних: всё надобно присмотреть; конский завод, сплавные леса, четыре тяжебных дела на руках, межеванье теперь идет; а неприятностей-то сколько получишь! Иногда какая-нибудь посконная бабенка, за которую двух грошей дать нельзя, и та тебя так расстроит, что ничему не рад. Все это в воображении имеешь: какой тут сон или пища! Ничего на ум не пойдет.

При последних словах исправник взглянул на управителя пристально; тот остановился и начал глядеть по сторонам.

- Приказанья больше никакого не будет? - спросил он, помолчав.

- Да приказанье такое: ты все прежней своей методы не оставил - подводы мужиками справляешь! Я уж об этом барину писал и ответ получил.

- Я, признаться, и сам об этом господину описывал. Неужели же, Иван Семеныч, я смел бы иметь против вас какое-нибудь сопротивление, если бы сил моих только хватало; сами изволите знать, половина запашки идет на барских лошадях - сморены так, что кожа да кости. Вдруг барин наедет, куда я тогда поспел?

- А у мужика разве лошадь не в работе? Она больше твоих барских работает.

- У них лошади особенные: сносливые, - ихным лошадям ничего; а наши кони нежные, их должно беречь пуще зеницы ока.

- Зачем же сам-то по праздникам на тройках гоняешь?

- Мне, сударь, нельзя не выехать: должность моя такая, что я должен ездить.

- Экая у тебя должность славная - все по праздникам! Вот этта ездил в Введенское на храмовой праздник, к скарловановскому Федору Диеву на новоселье, к вонышевским мужикам на Никольщину... Отличная у тебя должность! Хоть бы и нам такую.

- На соседстве без знакомства не проживешь; без этого уж нельзя: сам принимаешь к себе, так и меня тоже просят.

Горбун привел своих двух лошадей, которых он весьма справедливо называл уменьшенными именами, потому что в каждой из них было немного более двух аршин росту; вслед за ним вел и дядя Захар свою; она была в том же роде, только гораздо худее и вся обтерта. Горбун начал было закладывать.

- Не можете ли вы доехать со мною в тарантасе? Бричку вашу здесь оставим: сюда же вернемся, - сказал мне исправник.

Я согласился.

- Эй, вы, не надо! Ведите лошадей домой, - проговорил он мужикам.

- На том те спасибо, кормилец, - проговорил горбун и, сняв шапку, поклонился в пояс.

Захар тоже, хотя не так скоро и не сказав ничего, но приподнял шапку и поклонился. Оба мужика повели лошадей назад. Меринок горбуна, кажется, был рад не менее своего хозяина, избежав необходимости везти; он вдруг заржал и лягнул задом.

- Эка, паря, веселый какой! - проговорил ласковым голосом горбун и повел коней в поле.

Дядя Захар иначе распорядился: он вывел свою худощавую лошаденку на половину улицы, снял с нее узду и, проговоря: "Ну, ступай, одер экой!", что есть силы стегнул ее поводом по спине. Та, разумеется, побежала; но он и этим еще не удовольствовался, а нагнал ее и еще раз хлестнул.

- Эй, ты, длинновязый, зачем ты лошадь бьешь? - вскрикнул исправник.

- Что, бачка?

- За что ты бьешь лошадь?

- Я, бачка, не бью ее, а так только шугнул.

- Я тебе дам, шугнул! Эдакой лошадиный живодер! Каждый год, сударь мой, лошади две заколотит... Только ты у меня загони эту лошадь, я с тобой справлюсь.

- Ништо бы ему! Кормилец, справедливо баешь, - отозвался подошедший и ставший около нас, с сложенными руками, рыжий мужик, - эдакой озорник на эту животинку, что и боже упаси!

Управитель на всю эту сцену глядел с насмешливою улыбкою.

- Зверь бесчувственный, и тот больше понимает, чем этот народ, заговорил он, - сколько им от меня внушений было, - на голове зарубил, что блажен человек, иже и скоты милует... ничего в толк не берут!

- Не все такие, - хоть бы и из нашего брата, Егор Парменыч, - возразил рыжий мужик, - може, во всей вотчине один такой и выискался. Вот горбун такой же мужик, а по-другому живет: сам куска не съест, а лошадь накормит; и мы тоже понимаем, у скота языка нет: не пожалуется - что хошь с ней, то и делай.

- Понимаете вы! Ничего вы не понимаете, - кто вас знает хорошо!

- Твое дело как знаешь, так и бай, а нам Захарка не указ: худой человек, худой и есть - не похвалим.

Подали тарантас. Мы начали с исправником усаживаться. Егор Парменов немного струсил.

- Батюшка Иван Семеныч, что вы изволите тесниться, - отнесся он к нам, - если вам угодно, я сейчас же велю господских лошадей изготовить, самую лучшую тройку велю заложить.

- Спасибо! Доедем как-нибудь... пошел! - отвечал исправник.

Мы тронулись.