Леший. Трилогия. Часть I

После Машкиных наставлений пить не хотелось, но вцепившаяся в меня вялость не позволила придумать что-либо путное для отказа. Квас, однако, и в самом деле оказался отменный, холодно-бодрящий, с лёгкой кислинкой, – я пил и всё никак не мог оторваться, пока наконец не осилил изрядных размеров кружку. Когда же я перевёл взгляд на хозяйку, намереваясь искренне её поблагодарить, то сразу понял, что никаких благодарностей не требуется. Исподлобья свой чёрно-синий грозовой взгляд на меня уставил детина в форме сержанта НКВД. Не дав опомниться, детина заорал дурным визгливым голосом:

– Как тебя звать, с-сука? – после чего на мою голову обрушилась увесистая оплеуха, сбила меня на пол и оставила там беспомощного. Надо мной завис здоровенный кулак, и тот же дурной голос проверещал:

– Отвечать, когда спрашивают, падла!

Я закрыл глаза, надеясь умереть сразу, но в место зубодробящего удара к опухшей щеке прикоснулась узкая холодная ладонь, и ласковый девичий голос скороговоркой полился мне в уши:

– Ну что ты, что ты? Видишь, уже совсем-совсем не больно, ни капельки не больно…

Явственно я ощутил, как спадает опухоль на лице и перестает шуметь голова. Открыв глаза, я увидел склонившуюся над собой девушку с необыкновенной красоты небесными глазами, в одной полотняной сорочке; приподнявшись, я попытался охватить её руками и прижать к себе, но она увернулась и сильно толкнула руками в грудь. Больно ударившись затылком о пол, я на какое-то время отключился. Когда же сознание вернулось и я вновь смог обрести визуальный контакт с происходящей вокруг меня чертовщиной, то надо мной уже склонилось аскетическое лицо узника подземелья с пронзительным взглядом, и я услышал вкрадчивый шёпоток:

– Женщин любишь? Ну а золото, золото?!

«Кащей…» И я без раздумий выдохнул в ответ:

– Люблю… Люблю!

– Тогда возьми! —в полный голос, надсадно протрубил искуситель.

Тут же по невидимому повиновению властной руки моему взору предстал беззаботно булькающий горшочек в окне печи. По его бокам стекало что-то жёлтое. Медленно я встал, медленно подошёл к печи и медленно протянул руки к горшочку. Я и не думал, что способен на такое, но в тот момент за меня рассуждал кто-то другой. На сцене происходило сюрреальное действо с моим непосредственным участием, и мне нельзя было испортить роль. Сначала мне показалась, что боль в ладонях просто нестерпима, но тут я осознал, что горшочек-то совсем холодный. «Фокусники, мать вашу…» Пот всё-таки лил по мне ручьём.

Когда я обернулся, кащей уже исчез. Бабуля стояла, скрестив руки на груди, обволакивала меня синевой и бормотала:

– Женщин любишь, золото любишь… Есть в тебе силушка-то, есть – да против лешего одно не совладаешь, и себя, и душу потеряешь…

Заметив, что чешет стихами, яга захихикала.

Тут в дверь сильно постучали, судя по звуку – ногой, и настроение у бабки резко сменилось прямо на противоположное.

– Принесла, нелёгкая, заступничков… – проклекотала она.

Дверь распахнулась сама, и в избу зашли два колоритных персонажа: оба высокие, бородатые, в кольчугах на голое тело, со спутанными залежалыми волосами и босыми сурового оттенка ногами. У одного меч висел слева, у другого – справа. Правша выглядел постарше, он и забасил первым, обращаясь к хозяйке:

– Ну здорово, карга!

Та что-то неразборчиво пробурчало в ответ, явно недружелюбное.

Вслед за этим гость обратился ко мне:

– И тебе здорово, гнида!

В отличии от бабки, я сносить оскорбления не стал, и парировал коротко:

– Сам гнида.

К моему удивлению, обратная реплика не только не обидела гостя, но даже как-будто порадовала:

– Ого! Да ты мужик, оказывается, а не плесень болотная! Ну, давай тогда знакомиться. Степаныч я, а это Лёха. Богатыри мы, – скромно добавил он. – А ты, старая, накрывай на стол, да поживей, поговорить с человеком надо. Ты понимаешь? С ЧЕЛОВЕКОМ!

И сильно хрястнул кулаком по столу. Стоявший на столе горшочек подпрыгнул и приземлился уже на пол. Запахло кислыми щами.

Бабку прорвало.

– Ты что посуду бьёшь, ирод? На стол тебе накрывать, морда пропитая? Вон с полу лакай, холера! А ну, ступа да метла, проучите-ка непрошенных гостей!

И началась довольно весёлая потасовка: ступа и метла закружили вокруг Степаныча и Лёхи, пытаясь побольнее их поддеть, а те только покрякивали в ответ, пока наконец Степаныч, изловчившись, не поймал обеими руками ступу и не нахлобучил её на голову разошедшейся бабули. Лёха, в свою очередь, схватил метлу за черен и со всего размаха швырнул в услужливо приоткрывшуюся дверь. Победа над двумя продвинутыми деревяшками была полной.

Степаныч подошёл к посрамлённой яге и постучал костяшками по водружённой на её бедовой голове ступе:

– Ну что, красавица, полетать вверх ногами не хочешь?

«Красавица» быстро и невнятно что-то забормотала. Когда богатырь не без усилий удалил мешающий её членораздельному произношению предмет, оказалась, что бабка лопочет следующее:

– Вот сраму-то на старости претерпела, вот дура-то… Всё сделаю, милок, всё сделаю. Сейчас-сейчас…

– Ну, то-то!