Леший. Возвращение к покону

– не многого. Хочу всего лишь, чтобы вы возместили нанесенный городу ущерб, – Хватов снова изобразил наивную улыбку. – А в качестве наказания я определяю вам честный труд на своих же рабочих местах в течение трех лет. И не делайте такие ужасные глаза. Понимаю, что это слишком жестокое наказание, но уволиться я вам не позволю. На этом все. К концу рабочего дня жду ваши исповеди, изложенные на бумаге. И да, без моего позволения покинуть здание администрации никто не сможет.

– Вы… – Фокина вскочила со стула. – Вы… Не забывайте, что вы тоже не безгрешен!

В ответ, изо всех сил стараясь придать лицу выражение серьезной дебиловатости, Юрий Григорьевич задрал подбородок и с пафосом произнес:

– Азм есть князь, а потому неподсуден!

– Сумасшедший! – воскликнула Фокина и яростно застучала каблуками к выходу.

– Вам следует обратиться к психиатру, – постучав себя указательным пальцем по виску, посоветовал самопровозглашенному мэру зам по культуре и образованию Редькин Александр Сергеевич и направился вслед за Фокиной.

За ним, бросая подозрительные взгляды на Хватова, потянулись остальные. Однако в приемной членов администрации задержал один из посланных Стрелковым парней. Он пресек возмущения демонстрацией корочки капитана ФСБ и посоветовал всем отключить мобильные телефоны, мотивировав тем, что звонки будут отвлекать их от выполнения задания, возложенного мэром. Сами телефоны забирать не стал, но предупредил, что при любом несанкционированном звонке или выходе в Интернет последуют немедленная конфискация и дисциплинарное наказание.

– Климентий! – позвал Хватов, как только чиновники вышли.

Посреди кабинета материализовалась полупрозрачная фигура бородатого старца в длиннополой рубахе из грубого полотна, таких же штанах и дырявых лаптях.

Зашедшая в этот момент секретарша Тамара по-мышиному пискнула и сползла по стенке на пол, закатив глаза под лоб.

– Палыч, она у тебя что, умрунов не видела? – удивленно вопросил оставшегося в кабинете Лошадкина Хватов.

Судя по бледному виду хозяина кабинета, он тоже никогда ничего подобного не видел, и не сиди на массивном стуле, вполне возможно прилег бы сейчас рядом со своей бывшей секретаршей.

Несмотря на то, что окрестности города волею Лешего наполнялись тайным народцем, духами, нежитью и разными тварями, в городе возвращенцы поселялись неохотно, с опаской, что их снова изгонят. Потому основная масса граждан ничего о них не знала, а если кто-то что-то и слышал, то не верил. Зато среди посвященных считалось престижным заиметь домового. И надо сказать, спрос пока превышал предложения. Если иных духов явилось на зов владыки приличное количество, то бездомных домовых в природе попросту не существовало. Если при разрушении дома или изгнании из него домовой в течение пары-тройки суток не находил новое пристанище, то либо превращался в полуразумного шушуна, либо вовсе развеивался. Проблема заключалась еще и в том, что домовой не мог сам взять и вселиться в какое ни попадя жилище. Необходимо было, чтобы владелец жилья сам пригласил духа, при этом дав ему имя. Став, таким образом, духом дома, домовой переходил по наследству ко всем последующим хозяевам пока, как уже говорилось выше, его не изгоняли особым ритуалом, или жилище не разрушалось. Однако, сами понимаете, кто ж в наше время, находясь в здравом уме, решит звать к себе домового? Вот так и повывелись они все, оставшись небольшим числом лишь в полуразрушенных избах давно заброшенных людьми деревенек.

Хватов оказался одним из первых у кого поселился домовой. Достался ему, можно сказать, по блату, благодаря близкому знакомству сына Андрюхи с пришельцами. Но приглашать и нарекать пришлось самому Юрию Григорьевичу. Назвал он домового Толиком. Толян оказался капризным старикашкой – и то ему не так, и се не по покону, и это надо переставить. Благо вернувшаяся из лечебно-оздоровительного пансионата супруга Зинка после нескольких обмороков поверила-таки, что Толян это не глюк, а реальный дух, прониклась его феншуем, и теперь они вдвоем ставили дом на уши, пока соблюдая запрет трогать что либо в хозяйском кабинете.