Лесная быль. Рассказы и повести

Корявая ива, подмытая весенним половодьем, наклонилась над самой рекой. Мы сидели в изогнутых её развилинах, как в креслах, и следили за нырявшими поплавками: мелкая рыбёшка так и хватала наживку, и ловить было весело. Утро было раннее, обрывки тумана ещё плавали над рекой и медленно поднимались выше. Я поёжился от влажной свежести и покосился на Мишку. Он удобно развалился в развилине и так болтал босыми ногами, словно уже был жаркий день. Нос у него чуть вздёрнутый и потому всегда кажется, что он сейчас скажет что-то весёлое и чуточку озорное. Нет, никак нельзя ему признаться, что мне холодно – засмеёт. Я осторожно снял с крючка серебристую уклейку, поднял голову и засмотрелся.

– Мишка, – заговорил я медленно, – смотри, какая красивая дорожка идёт от реки вверх, прямо в осинник. Точно идёт она неизвестно куда, просто – никуда.

Мишка фыркнул и сбросил с крючка объеденного червяка.

– Ни-ку-да… – передразнил он меня и насадил на крючок нового червяка. – На Чусовую она, эта дорога, идёт. Вон куда! Думаешь ты всё такое, непутёвое, чего нету… – презрительно договорил он и, размахнувшись, ловко закинул леску в заводь около берега.

Разговор оборвался. Я сидел весь красный, даже уши горели, и делал вид, что слежу за дрожащим в течении поплавком.

И надо же мне было ему говорить! Знаю ведь Мишкин характер. Теперь будет дразниться…

Я, положим, видел, что Мишка больше не смеялся, сам не рад, видит – нехорошо вышло. Даже завозился на своём «кресле» и на меня смотрит. Не знает, как подступиться, чтобы и помириться и себя не уронить. Но мне точно стало жалко расставаться со своей обидой.

– Живцов-то много наловил? – заговорил наконец Мишка с преувеличенным интересом.

– Не знаешь разве, вместе ловили, – пробурчал я не оглядываясь и опять уставился на поплавок.

Помолчали.

– Да клюёт же у тебя, беспонятный! – закричал Мишка уже с раздражением. – Этак до завтра просидишь – ничего не наловишь.

– А мне и ловить не хочется, – отвечал я дрожащим голосом и, вытащив удочку из воды, начал её поспешно сматывать, – домой пойду, там интереснее что найду. Тут и рыбёшка-то кошкина радость.

– Ну и ступай домой, – не выдержал Мишка. Он ловко соскочил с развалины прямо на берег, сунул несмотанную удочку в кусты. – Проваливай! А я и один схожу да не «никуда», а знаю – куда. Вот!

С этими словами Мишка зацарапался вверх по обрыву и исчез. Я и ответить ничего не успел.

Ловить рыбу стало вовсе неинтересно. Я тоже выбрался на высокий берег, остановился и прислушался. Дрозд-рябинник весело свистнул и перелетел с ветки на ветку, ему откликнулась иволга, точно кошка взвизгнула, и опять всё смолкло. В лесу, непрогретом утренним солнцем, было холодно и неуютно. Я ещё постоял, прислушался и, понурившись, пошёл по дорожке.

«Теперь уж, наверно, поссорились навсегда, – подумал я с горечью и, подняв еловую шишку, размахнулся и пустил её по дорожке. – И почему мириться всегда стыдно? А если не мириться – как же тогда играть и ходить на пасеку?.. Или уже мне теперь и на пасеку нельзя, вроде как она Мишкина?»

Трах! С ходу я шлёпнулся на землю, больно ударившись локтем о корень.

– Ай! – невольно вскрикнул я и вдруг осёкся: из-за толстой ёлки выглянула Мишкина смеющаяся физиономия.

– Остыл маненько? – осведомился он добродушно. – Ну полежь, полежь покуда, а я побегу себе.

Я опустил глаза: через тропинку, над самой землёй, тянулась тонкая крепкая верёвка.

Ах, вот оно что! В одну минуту я оказался на ногах и крепко сжал кулаки. Но Мишка со смехом метнулся в сторону и исчез так быстро, что я не успел даже толком рассмотреть – куда он подевался.

Я перевёл дыхание, перешагнул через верёвку и ещё раз осмотрелся. Ну, уж теперь-то я знаю, это – настоящая ссора. На всю жизнь. Навсегда! Всё ещё сжимая кулаки, я обошёл несколько самых толстых ёлок и заглянул за них.

Никого. Пусть же Мишка только явится! Пусть он только…

Я даже не заметил, как спустился с горки, вышел из лесу.

Дома дядя Петя и тётя Варя уже сидели за столом, накрытым пёстрой скатертью.

– А я была уверена, что он опоздает к завтраку, – сказала тётя Варя, и было непонятно: довольна она тем, что я не опоздал, или нет.

«Вот всегда так, – с обидой подумал я, опускаясь на стул. – Что хорошее сделаешь – всё равно не похвалит, не то что мама. И слушаться-то её не интересно».

Я ел молча, угрюмо, не разбирая – что. С первого дня (уже целая неделя прошла) мы с Мишкой всегда были вместе. А теперь как? Я мысленно заглянул вперёд, и день вдруг показался мне таким длинным. Всё равно уж. Теперь никогда…

Мишка не показывался два дня. Я уж один пошёл на речку удить. Рыба куда-то подевалась. Поймал двух рыбёшек – таких только кошке отдать. Она их в минуту съела и ещё стала просить. Я даже рассердился: ишь какая! Поди, сама поймай, тоже хитрая. И сегодня утро началось очень скучно: за завтраком тётя Варя начала меня за что-то отчитывать. И вдруг… один свисток длинный и два коротких. От садовой калитки. Неужели…

Горячая каша застряла у меня в горле, я задохнулся и закашлялся.