«Готовится к Новому году начинали загодя, – вспоминает Галина Федоровна. – В саду возводился снежный дом, его обливали водой, так что его стены становились ледяными. Папа готовил кульки из ватмана, а мама сшивала крест-накрест цветной ниткой. На каждом кульке был свой рисунок – зеленое яблоко, красная вишня или еще что-то. И в этот кулек клались подарки – сласти: мандарины, яблоки, печенье, конфеты, пастила и, обязательно, грецкие орехи.
Бабушка на Новый год всегда готовила с нами какую-нибудь театральную постановку: ставили мы и „Мужичок с ноготок“, и „Красную Шапочку“, и басни Крылова. Папа рисовал прекрасные декорации. В большой комнате ставили елку и играли спектакль. Но самое главное происходило дальше: в самый разгар веселья раздавался стук в окошко. Мы, дети, конечно, не знали, что это папа, все тогда верили в Деда Мороза. Сколько было крику и визгу – не передать! Взрослые одевали детей и вели их на улицу, в снежный домик, где их ждал Дед Мороз с мешком подарков. Прежде чем вручить подарок, Дед Мороз расспрашивал каждого о его поведении. Было очень интересно и немножко страшновато.
В соседнем доме жила семья Ахматовых со своей традицией новогодних праздников. У них был „волшебный фонарь“, и мы часто приходили к ним в Новый год смотреть показываемые с его помощью картины. В основном это были, конечно, сказки – „Красная Шапочка“, „Кот в сапогах“, „Синяя птица“. Некоторые из них мы уже со временем знали наизусть, но все равно смотрели их с удовольствием».
Последний раз чудесный новогодний праздник, со снежным домом и Дедом Морозом, состоялся на грядущий 1941 год. А потом началась война.
«Мне было тогда десять лет, – рассказывает Галина Федоровна. – Мы, дети, просто не осознавали того, что случилось. Страха поначалу не было. Помню, бомбы в Лесном падали только два раза: одна – в бывшее Коммерческое училище, другая – в районе нынешней площади Мужества. Она угодила прямо в деревянный дом за „Молокосоюзом“. На этом месте зияла потом огромная воронка.
Мы всю блокаду прожили в Лесном. В июле-августе 1941 года вместе со школой нас вывезли в эвакуацию под Боровичи, потом родители забирали детей обратно. В начале августа я вернулась в Лесной. А спустя месяц началась блокада…
Папа, будучи инженером-строителем, руководил строительством оборонительных рубежей на Средней Рогатке. Из Лесного на Среднюю Рогатку ему приходилось ходить каждый день – пешком, через заледенелый, вымерший город. В декабре 1941-го он слег от голода, а в конце декабря – начале января была неделя, когда вообще не давали хлеба. 7 января
1942 года папы не стало, а в августе умерла бабушка.
Отца похоронили на Богословском кладбище. Потом, уже после войны, мама пыталась найти его могилу, но не смогла: со времени первой блокадной зимы там все изменилось. А бабушка покоится на Пискаревке, в одной из траншей 1942 года.
Мама сама везла бабушку на кладбище, положив ее тело на простую огородную тачку. По пути на Пискаревку, на Большой Спасской улице, ей повстречался отряд солдат.
– Мать, кого хоронишь? – спросил командир.
– Маму, – тихо ответила она.
И тогда командир поднял руку к козырьку фуражки, а вслед за ним и все бойцы, выстроившись в ряд, отдали честь. Вот так и похоронили бабушку – с воинскими почестями, как бойца, павшего на поле боя…