Лесовичка

— Дитя мое, — продолжала Антонина Марко, — а теперь помолимся же вместе Тому, Кто так чудесно вновь соединил нас… В моей жизни я привыкла каждое радостное и горестное событие встречать молитвою. Надеюсь что и дочь моя последует моему примеру.

Ксаня с усилием оторвалась от груди матери и выпрямилась во весь рост. Она была очень бледна, но все лицо ее сияло счастьем. Огромные глаза горели, как алмазы.

— Мама! — прозвучал сильно и вдохновенно ее молодой голос, — я не умела молиться, я не знала Его… Теперь я знаю… В ту минуту, когда ты вырывала меня из рук Манефы, я, не подозревая еще, кто ты, поняла, что это Он послал тебя ко мне… Когда я узнала, что ты моя мама, я вдвойне почуяла Его милость… И теперь, когда «они» мои мучительницы, уехали, оставив меня навсегда в покое, я чувствую, что не заслужила дарованного Им счастья… И, мама… я хочу упасть на колени и рыдать, и молиться, и благодарить Его… благодарить слезами, благодарить моей радостью, моей любовью, всем моим существом!

— Ксаня! Ксаня моя!

— Да, мама! Твоя лесная девочка умеет теперь и веровать, и молиться… И какая радость, святая радость живет в ее душе!

Ксаня замолкла и прижалась к матери.

Ее лицо по-прежнему дышало счастьем. Глаза, устремленные вдаль, тихо сияли. Губы шептали что-то… Она точно молилась…

Прошла минута… другая… Они стояли обе, и мать, и дочь, в глубоком молчании, прижавшись друг к другу.

Первою очнулась Ксаня.

— Да, да. — проговорила она, протягивая вперед трепещущие руки, — ты отвезешь меня к старому другу, мама, к нашему милому старому лесу!.. Я знаю, он ждет меня… и меня, и тебя, нас обеих, мама… Нехорошо, если мы его обманем… Я слышу, он зовет нас… Как шумят его деревья, и лепечут кусты и травы. А цветы? Как улыбаются они, как зовут нас, как манят… Придем, милый, придем скоро, скоро и скажем обе тебе, нашему другу, дорогому, верному другу скажем обе:

— Старый лес, здравствуй!