Лестница Якова

…Из моих занятий в радиоузле ничего не вышло, они раздумали. Зато сегодня мне предложили второй урок по музыке с мальчиком восьми лет, и я дал первый урок. Это после того, как мой первый ученик играл по радио сонатину, имел успех, и теперь, надеюсь, отбою не будет. То есть все восемь детей из интеллигентных семей города Бийска будут стоять в очереди к маэстро!

Сегодня говорил с управляющим банком насчет прибавки зарплаты. Он обещал. Так что события развиваются удовлетворительно. По этому случаю я даже вступил в абоненты радио. С проведением радио я заканчиваю свою программу больших затрат. Проведено электричество, радио, куплены дрова, починены ботинки и вся одежда.

19.6.1936

Сижу за столом, читаю статью о лесе. Зазвучала в радио 5 симф. Чайковского, и скорбь льется в мои уши. Все перемешивается воедино: и вчерашнее твое письмо, и смерть Горького, о чем только что сообщило радио, и дождь стучит в окно, и эта страстная фраза из симфонии…

1.7.1936

…О твоем очерке. Я пять раз прочел литературный портрет С. Третьякова. Статья очень меня порадовала, прекрасно сделано, стоит на уровне выше среднего в журнале. Хорош язык – словом, большой успех. Это твоя первая статья в таком роде. Следующие будут крепче.

Я вполне могу восхищаться статьей, которая несет идеи, с какими я не согласен – ни в выводах, ни в оценках, ни даже в структуре очерка. И все же я его весьма хвалю. Если будет мне позволено высказаться на эту тему и критикнуть, но так, чтоб не чувствовалось в этой критике догматизирующего поучения, то я бы сказал следующее.

Литературно-критический очерк вообще не должен давать оценок. Критик – не оценщик. Он комментатор, возражатель, продолжатель или социолог тех же идей, какие у писателя. Тем более – не перехваливать. Этот недостаток есть: “Великолепно поставленная голова… голос многозвучный… необычайный писатель (два раза)… многозначный… исключительное мастерство (!)… замечательные очерки…писатель всех жанров…”

Верно ли это все? В стакане чаю пять кусков сахару. Если он действительно писатель всех жанров, то я скажу – он велик в своем жанре, только жанр его мал. Третьяков – полезный писатель, но если нужна его оценка, то я скажу – типичный второй сорт, середняцкий писатель.

Главный недостаток его (и многих других писателей) – у него нет идей собственных. Ты не можешь сказать ни одной мысли, идеи, чтобы она у читателя сейчас же вызвала имя, образ С. Т. Он растворяется в эпохе, рожден ею, учится у нее, но не обогащает ее. Берет и не дает. Для этого ему не хватает экстремизма и самоограничения.

In der Beschr"ankung zeigt sich ber Meister (Goethe). Я бы перевел не буквально, но точно – “В ограничении – мастерство”.

С. Т. – очеркист, скользитель по поверхности многих идей, и ничто не запоминается больше обычного.

Все это о нем, теперь – о тебе. Ты пишешь: пути и перепутья, победы и поражения, но вот он нашел что-то главное: “и путь найден” – очерки о германских писателях. Что же в них особенного? Прием значительных мелочей-деталей. Только? Очень мало. И “победа и путь” делаются неубедительными. Мотор огромной (неужели огромной?) силы вертит кофейную мельницу – единственно верно и может быть поставлено эпиграфом.

Из мелочей:

1. Неудачный образ с пианино. Если “верхняя крышка пианино как раз по росту Третьякова”, то он очень низкого роста, прямо карлик.

2. “Жест пластичен, мысль молниеобразна” (!) – как здесь не добавить:

Глаза его сияют. Лик ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Он весь как Божия гроза…

Если бы я писал критический очерк о писателе, то я бы сделал иначе. Путь писателя – явление общественное, а не индивидуальное, и сам автор в этом случае факт второстепенный. Я бы взял какую-нибудь одну идею у автора (если у него есть идеи), взял бы ее и заглавием, и центральным содержанием очерка. Об авторе говорить (по возможности без оценок) только как о примере к данной идее.

Очерк тогда будет посвящен не писателю, а его идее, и будет иметь интерес независимо от писателя, о котором идет речь. Что за идея у этого писателя? Что в наше время “жизнь главнее литературы, писание – побочный продукт деланья”. “В начале бе Дело”, потом явилось Слово – вот его характеристика нашего времени. Каковы же дела С. Т.? Но его дела небольшие, и писание не в самой крупной шкале… и его собственная точка зрения (“литература как отходы жизни”) не выдерживает жизненной проверки, оказывается неверна, фальшива. Литература – самодовлеющая ценность.

Тогда было бы законченнее и очерк имел бы свой генеральный тезис, свое утверждение независимо от второстепенных примеров. Это те мысли, которые подсказаны твоим очерком.