Лестница Якова

– Нора, – Виктор тронул ее за плечо. – Мне развод нужен. Ты не можешь там развестись, ну, заочно, чтоб мне в Москву не ехать…

– Что? Что? – не сразу поняла Нора.

– Марта не знает, что я женат. Что сын есть, она знает, а что женат – я не сказал.

– А что сказал?

– Что ты моя одноклассница… Подруга, сказал.

Нора забыла про океан. Про круглый мир, в которой она только что была упакована зернышком в самом центре…

– Ты соврал, Витя? Ты? Соврал? Первый раз в жизни?

Витя замедленно улыбнулся. Витя засмеялся. Склонился к Норе:

– Нора! Знаешь, что говорит теперь Гриша Либер? Он говорит, что женщины заставляют мужчин лгать. Он читает теперь Тору, то есть Библию по-нашему, и пытается совместить современную науку и Ветхого Бога. И он говорит, что ложь придумала женщина…

– А я-то всю жизнь считала тебя простодушным, – почти застонала Нора.

– Ты Марту не знала. Вот кто простодушен…

– Ты жениться надумал?

Витя помолчал. Ковырнул пальцем перила. Почесал ухо. Вздохнул.

– Мне кажется, Марте хочется… Знаешь, католики… Ей не комфортно. Откровенно говоря, это и мне не помешало бы…

Не помешало бы! Ну и Витя! Они все еще стояли на смотровой площадке, а Нора уже и думать забыла обо всей этой красоте, ее как будто и не бывало… Витя, всегда равный сам себе, человек без неожиданностей, прямой как столб, честный, как выстрел… Или я в нем так ошибалась? Или он поменялся за эти полтора года?

– Хорошо, хорошо. Пришлю тебе развод. Только ты скажешь Марте, что я твоя жена, а не одноклассница…

– Но ведь одноклассница все же… – настаивал он.

Они поднялись еще на несколько ступенек, вошли в стеклянную комнату, где горел этот самый маяк. Огромная линза, размером с хороший арбуз, посылала свои лучи круглосуточно во все стороны, но они при свете дня не казались такими уж мощными. Маяк совершенно перестал интересовать Нору, они вышли из стеклянного фонаря и стали спускаться по крутой лестнице.

– Сам скажешь или мне сказать? – спросила Нора.

– Все равно, – буркнул Витя.

Внизу их ждала Марта. Спустились к океану. Огромные каменные плиты лежали вокруг маяка. Мощный прибой лизал береговую гальку.

– You know, Martha, I was his first wife, – Нора ткнула пальцем в Витю.

– I guessed, – улыбнулась Марта и покраснела и без того красным лицом. – I have seen Yorik’s photo. Yo u look alike!

– Нора, кажется, ты сейчас сделала ей предложение от моего имени, – заметил Витя.

– То есть?

– Ну, ты сказала “первая жена”. До двух-то она считать умеет! Она будет вторая…

– Ты сам сказал, что тебе не помешает…

– Ты очень решительная. Я только начал это обдумывать…

– А чего думать? Она тебе очень подходит…

Сели в машину и поехали к Вите домой. Это был наемный трехкомнатный домик, удобный и убогий. Спален две и большая столовая. В столовой висел портрет Джойса и какого-то старого полицейского с усами. Оказалось, Мартин дедушка. Значит, она уже здесь вполне обжилась… На ужин Марта приготовила национальное ирландское рагу, которое застревало у Норы в глотке – скользкие куски перепрелого мяса с картош кой и луком.

Они очень подходили друг другу – оба большие, розовые и оба способны были есть с аппетитом жирное мясо, запивая сладковатым пивом. К тому же Марта не сводила с Вити восхищенных глаз.

– Ну давай, давай, делай предложение! – торопила Нора недозревшее решение Вити. – Сейчас, при мне! Я пришлю свидетельство о разводе… в самое ближайшее время.

После ужина Марта отвезла Нору на станцию. Всю дорогу до Нью-Йорка Нора улыбалась, как будто случилось что-то очень хорошее. Двадцать шесть лет она состояла в этом нелепом дружеском браке и непонятно было, почему же она не развелась раньше… Не имело никакого значения. Уже подъезжая к Пенн Стейшн, она сообразила, что забыла взять купленные Мартой пластинки, которые Юрик заказал отцу…

На следующий день, сидя в самолете и ожидая взлета, Нора сказала Тенгизу:

– Знаешь, кажется, я выдала своего мужа замуж…

Тенгиз спустил очки на кончик носа и посмотрел поверх очков:

– Это угроза?

– Живи спокойно, Тенгиз. Тебе ничего не угрожает.

Что же касается “Вия” – так на Бродвее его никогда и не поставили…

Глава 28

Левая рука

(1988–1989)

Нора, выбравшая в пятнадцать лет профессию театрального художника, знала про себя, что могла бы заниматься и какими-то другими делами – режиссурой, может, даже драматургией, могла бы быть актрисой или, в конце концов, педагогом, но никогда бы не стала ни врачом, ни инженером, ни математиком. Вот Тенгиз мог быть кем угодно – виноделом, психологом, даже продавцом на рынке. Кем угодно, кроме той профессии, которая требует строгой внешней дисциплины, военным, к примеру, или водителем электровоза. Витя не мог быть никем, кроме как математиком. А вот с Юриком с самого детства было совершенно непонятно: он мог заниматься чем угодно, но только по вдохновению. Как только оно уходило, в ту же секунду он бросал свое занятие. Заставить его делать что-то, что ему не по душе, было невозможно. Должно было появиться такое дело, единственное, которое бы занимало его целиком, держало бы его при себе постоянно и неотвязно. Как Витю математика.