Лестница Якова

5 ч. утра. Сейчас вернулась. Была на “Среде”, потом большой чудесной компанией шли, ездили, говорили. Пять человек интересных, умных мужчин не отходили все время. Я нравлюсь. Слышишь, Янка мой, я нравлюсь. И я счастлива. С наслаждением слушаю, что у меня прекрасные руки, глаза, что я Богом меченная и т. д. и т. д. Они говорят, что у меня удивительные глаза, а во мне кричит счастливо – слышишь, Янка! Это у меня, у твоей жены, хороши глаза, уста, руки. Я желанна всем этим изысканным мужчинам – и я счастлива, счастлива – потому что я тебе желанна. Яша хороший, родной, – никакой успех, никакая радость ни на минуту не отрывают меня от моей мечты. Даже сильнее, острее хочется к тебе. Господи! До чего я тебе верю – это даже страшно. Ты самая моя крепкая и последняя вера – и оттого страшно.

Светло совсем. Иду спать. Обнимаю тебя крепко. Рук целовать сегодня не надо…

Ну, прощай, любый. Яша мой… Не подумай – я не пьяна. Только очень уж затосковала по тебе.

КАТАВ-ИВАНОВСКИЙ ЗАВОД – КИЕВ

ЯКОВ – РОДИТЕЛЯМ

20 января 1913

…Что будет с моим Институтом? Это меня беспокоит гораздо больше войны. Через приятеля моего Корженко узнал, что мне непременно надо приехать в отпуск и сдать минимум экзаменов. Не пишите совсем про это. Ротный не должен знать, что я собираюсь в отпуск. Это на всякий случай. Единственное, что меня беспокоит, сильно беспокоит – возможность что не выпустят. Ох, вылечу я тогда из Института. И без всякой надежды попасть обратно… А ведь такие препятствия: во-первых – не пустят в отпуск, что возможно, очень возможно, во-вторых – если пустят – все равно не сдам минимум, потому что нельзя здесь заниматься. С большим трудом удается часа 3 – не больше. Да какие занятия могут быть в переполненной комнатушке? А больше негде.

КАТАВ-ИВАНОВСКИЙ ЗАВОД – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

23 января 1913

…Бывают минуты, когда я с ревностью и тоской думаю о тебе на сцене – в тунике, с голыми руками, открытыми плечами, с голыми ножками чудесными – танцуешь в кругу других артисток, но все равно все смотрят только на тебя, и я почувствовал настоящее страдание от доступности твоего тела чужим взглядам. Мужским жадным взглядам. И я просто задохнулся от этой мысли! Я гоню это от себя, понимаю, что не должен этого чувствовать, тем более писать. Но ведь мы уговаривались о взаимной честности.

МОСКВА – КАТАВ-ИВАНОВСКИЙ ЗАВОД

МАРИЯ – ЯКОВУ

25 января 1913

…“Определенно мечтаю, что бросишь театр или по крайней мере периодически будешь уходить со сцены «домой»”. Год через год! Мне стало грустно. Значит тебе все-таки не нравится, что я на сцене? Почему?

…Янка! Я не брошу сцену, не могу и не должна ее бросать. “Год через год” быть не может. За год забывают фамилию актрисы! И Комиссаржевскую забудут, если она на год уйдет! А уж молодую актрису! Верю в себя и верю в случай. Он поможет стать тем, чем я должна и могу быть. Это ведь не просто театр – это сложная жизнь, в которой танец – только способ постижения жизни, ее великих тайн. Мы столько говорили об этом! Я на сцене всего год! И за это время я много успела. Надо еще учесть и то, что я не была ни в чьих объятьях, не коснулась ничьих уст. Игнорируя мужскую протекцию, знаю, что добьюсь своего втрое медленнее. Как можешь ты говорить о чьих-то “жадных взглядах”? Мне? Я эти взгляды ощущаю на себе постоянно и в трамвае, и в библиотеке! Театра я не брошу. Разве что он меня бросит? Думаю, что ты никогда не станешь ставить ультиматум – “я или сцена”. Мне было бы вдвойне тяжело… потерять тебя на этом месте. Или театр?

…Ужас! Неужто ты со своим фельдфебелем обо мне говорил?

КАТАВ-ИВАНОВСКИЙ ЗАВОД – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

25 января 1913

…До чего человек приноравливается к обстановке – даже удивительно. Кажется, если попаду в ад – месяц один буду обживаться на новом месте, пока узнаю, где там находится библиотека, где опера, нельзя ли у какого-ниб. грешника достать пианино – а через пару месяцев так обживусь, что не захочу переезжать на другую квартиру, даже в рай.

…Первое время, особенно в Златоусте, очень тяжело было просыпаться. Снится что-нибудь из дому – просыпаюсь и никак не могу определить, куда это я попал, что за незнакомые стены. Внезапно все поймешь и неохотно начинаешь лениво одеваться. Теперь совсем не то. Я чрезвычайно вжился в новые стены, в свою грязную комнату. Вжился, как кошка. И, пожалуй, со временем привыкну к тому, чтобы плевать на пол, обходиться постоянно вместо носового платка пальцами и пользоваться салфеткой как полотенцем чайным, личным и носовым платком.

Какая мне большая ломка предстоит, со временем превратиться нужно опять в gentle homme’a.

Меня вы будете учить, Марит, как учили маленьких детей, когда еще дружили со Фребелевским институтом, держать вилку и нож, не утирать нос рукавом, не издавать неприличных звуков…

– Яша, не ешь пальцами, вытрись салфеткой. Сколько раз повторять тебе, что в гостиной нельзя плевать.