Лестница на седьмое небо

Спорить у нее сейчас и сил не было. Врач сказал, что она еще не совсем оправилась от шока, а в этом состоянии лучше, если кто-то будет ухаживать за ней.

И Мелани даже не стала возражать против того, чтобы Люк донес ее до машины на руках. Пораненная нога сильно болела — видимо, Мелани упала прямо на нее, и кровотечение возобновилось.

Пристегнув ее ремнем безопасности, Люк сел на место водителя.

— Спи, если хочешь, — посоветовал он, подрегулировал подголовник и откинул спинку сиденья.

Может быть, это было вызвано шоком, она не знала, только она даже вздрогнула, когда он над ней наклонился. Она остро ощущала его близость. Не просто силу и рост, а запах тела и дыхание, а закрыв глаза, легко представила себе его без одежды, вспомнила ощущение от прикосновения пальцев к его коже, его живое тепло.

Она содрогнулась, и Люк замер, с беспокойством глядя на нее.

— Мелани, ты как?

К горлу у нее подкатил ком. Разве может она сказать ему правду? Что ей очень нужно, чтобы он обнял ее и заставил забыть все плохое, что их разделяет.

— Нормально, — солгала она, отворачиваясь и глядя невидящим взором в окно.

Несчастный случай окончательно выбил ее из колеи. Ей с трудом верилось, что еще день и до вечера далеко. Было такое чувство, что за последние несколько дней она прожила несколько жизней и ее силы, умственные и физические, полностью истощились.

Когда они подъехали к коттеджу. Люк не дал ей и рта раскрыть, а просто подхватил на руки и понес вверх по лестнице в спальню, где осторожно положил на кровать.

Да что я, собственно, могу ему возразить? — горько подумала она. Что не хочу спать на этой кровати? А почему?

— Я отойду ненадолго, — сказал он, укутывая ее в одеяло. — И скоро вернусь.

— В этом нет никакой необходимости.

— Никакой необходимости?! Если ты думаешь, что я оставлю тебя одну…

Сердце ее бешено колотилось.

— Но ты не можешь здесь остаться, — возразила она. — Где ты будешь спать?

Та кровать сломалась, а…

— Я буду спать в гостиной, — не дал ей договорить Люк. — Я не оставлю тебя одну, Мелани!

Она была слишком слаба, чтобы спорить. Люк приготовил ей чашку чая, но, когда поднялся в спальню, она уже спала.

Люк долго смотрел на нее сверху вниз, а затем осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки.

Во сне она вздохнула и повернулась, коснувшись губами его пальцев. Тело его мгновенно наполнилось любовью и желанием. Сколько бы ему ни понадобилось времени, он убедит ее, что их чувства друг к другу слишком ценны и важны, чтобы ставить их в зависимость от недопонимания.

Но сейчас у него есть дела, надо кое-что узнать. Вчера вечером, когда она грустно сказала, что, видимо, Джон наугад ткнул пальцем в ее имя в телефонном справочнике, ему в голову пришла мысль, которая с тех пор не давала покоя.

Джон Барроус не был импульсивен, по крайней мере не настолько, чтобы отдать все, накопленное поколениями его семьи, случайному человеку. Семья.

Вот где ключ к этой загадочной истории.

Надо убедить Мелани, что она очень много для него значит. Бессмысленно клясть судьбу за то, что он тогда, как полный дурак, проболтался Люсинде Хьюитсон. Увидев Мелани в первый раз, он сразу понял, что она не могла обмануть и соблазнить одинокого старика. Он понимал это, но не хотел признавать, как не хотел признавать и любовь к ней, пока не понял, что лишает себя самого великого дара жизни. Но было уже поздно, к тому времени Люсинда уже успела сделать свое черное дело.

Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.

— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.

— Ты все еще намерена его продать?

Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.

День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.

Рано утром он вышел и привез целую пачку экстравагантных, дорогих, в блестящих обложках журналов, пару новых книг, которые она как-то выразила желание прочитать, и свежих фруктов.

Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…

Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…

— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.

— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.