Лестница жизни. Десять величайших изобретений эволюции

Затем на ринг вышел Мартин Брейзир, профессор палеобиологии из Оксфорда, и начался один из величайших боев современной палеонтологии — области науки, в которой исследователи нередко весьма эмоциональны, а значительная часть данных открыта для разных интерпретаций. Большинство исследователей, интересовавшихся древнейшими ископаемыми, опирались на образцы, хранящиеся в лондонском Музее естественной истории, но Брейзир лично посетил то место, где Шопф добыл свои ископаемые, и заявил, что испытал настоящий шок. Район находок оказался вовсе не мирным морским мелководьем, как предполагал Шопф, а весь, по словам Брейзира, был пронизан геотермальными жилами — свидетельствами бурного геологического прошлого. Брейзир стал доказывать, что Шопф специально подобрал образцы так, чтобы подтвердить свои выводы, но скрыл, что другие образцы, на первый взгляд похожие, но явно имевшие небиологическое происхождение, были, по-видимому, сформированы воздействием очень горячей воды на минеральные отложения. Брейзир утверждал, что и строматолиты, о которых писал Шопф, образовались в результате геологических процессов, а не деятельности бактерий, и ничуть не загадочнее, чем обычные песчаные дюны. Что же до «органического» углерода, то он не имел вообще никакой микроскопической структуры, что совершенно не позволяло отличить его от неорганического графита, который нередко встречается в геотермальном антураже. И наконец, как будто чтобы вбить ученому, до тех пор считавшемуся великим, кол меж лопаток, один из его бывших аспирантов вспомнил, что Шопф оказывал на него давление и заставлял останавливать выбор на спорных интерпретациях данных. Казалось, что Шопф повержен.

Но он оказался отнюдь не из тех, кто легко сдается, и быстро поднялся. Собрав дополнительные данные в подтверждение своей версии, в апреле 2002 года он вступил с Брейзиром в публичный поединок на конференции НАСА, где возник нешуточный скандал. Оба соперника твердо стояли на своем. Брейзир, в свойственной ему надменной манере настоящего оксфордского преподавателя, настаивал на том, что отложения, исследованные Шопфом, были «чисто гидротермальной работой, где была масса тепла, но не так уж много света». Тем не менее, ни одной стороне не удалось по-настоящему убедить присяжных в своей правоте. Хотя сомнения в

бил сном происхождении древнейших микроокаменелостей действительно уместны, другие подобные окаменелости, предполагаемый возраст которых всего на сто миллионов лет меньше, вызывают уже меньше сомнений. Более того, сам Брейзир приводил примеры предполагаемых ископаемых остатков, датируемых тем же временем. Большинство ученых, в том числе и Шопф, теперь применяют более строгие критерии для определения биологического происхождения окаменелостей. Единственной жертвой этого подхода пока остаются цианобактерии, которые когда-то принесли славу Шопфу. Теперь он и сам признает, что те микроокаменелости, по-видимому, не цианобактерии, или, по крайней мере, они могут быть как цианобактериями, так и любой другой разновидностью нитчатых бактерий. Так что в итоге мы вернулись к тому, с чего начали, и ученым пришлось несколько охладить свой пыл и признать, что мы знаем об эволюции цианобактерий не больше, чем знали раньше.

Я рассказал эту историю в качестве примера, показывающего, как сложно проникать в глубины геологического времени, пользуясь исключительно палеонтологической летописью. Даже если доказать, что в некоторый период уже существовали цианобактерии (по крайней мере, их предки), это еще не означает, что в то время они уже нашли способ расщеплять воду. Возможно, что эти предки пользовались более примитивной формой фотосинтеза. Но есть и другие способы добывать информацию о древности, и эти способы вполне могут оказаться более информативными. Они связаны с тайнами, скрытыми в самих живых организмах: как в их генах, так и в их строении, особенно в структуре их белков.