Летчик для особых поручений

Я встал и подошел к нему со спины. Спина была мокрая, блестящая, с выпуклой цепочкой позвонков. Она крупно дрожала...

— Юлька... — тихо позвал я.

Спина сделалась неподвижной.

Тогда я громко сказал:

— Юлька Гаранин!

 ЛУНА  БЫЛА  ПОЧТИ  ПОЛНАЯ

Мы с Юлькой ночевали в одной пушке. В мортире. Потому что нам не хотелось расставаться ни днем, ни ночью. Ни на минутку. Мы сразу прикипели друг к другу.

Юлька все вспомнил.

Его история была похожа на мою, только проще. Когда он купался в нашем озере, к нему подошла рыбацкая лодка и незнакомый человек сказал:

— Мальчик, ты так хорошо плаваешь. Помоги распутать сеть, она зацепилась за корягу...

Он усадил Юльку в лодку и повез на середину озера. Скоро Юлька забеспокоился: какие коряги вдали от берега, на глубине? Тогда человек начал говорить об острове Двид, о Ящере, о легенде про Юного Рыцаря... Юлька, недолго думая, махнул за борт, но человек перехватил его на лету и замотал в глухой черный плащ...

Потом была темница, и этот же человек уговаривал

Юльку сразиться с Ящером. Юлька не верил ни в Ящера; ни в остров Двид, скандалил и требовал отправить его домой. Тогда человек пригрозил Юльке судом и расправой за трусость. Сначала, мол, пообещал сражаться, а потом испугался. Пусть все видят, какой Юлька трус. В конце концов, это и нужно было властям острова.

— Подумай до утра, — сказал человек и ушел.

Юлька не стал думать до утра, ночью он бежал. Тогда в камере стояла деревянная табуретка, а лежанка была укрыта одеялом, и Юлька этим воспользовался. Он разорвал одеяло на полосы и связал, а табуретку разбил. К отломанной ножке примотал конец самодельного каната с узлами. Ножку зашвырнул вверх — так, что она легла поперек оконца в потолке. Вылез на крышу, пробрался ночными улицами на край города. А там заросшие тропинки привели его в Заколдованный лес...

...Я долго рассказывал Юльке про наш город, про ребят, про наши игры. Про то, какие фильмы теперь идут в кинотеатре «Спутник» и какие марки продают в киоске на углу Первомайской и Пушкинской... А он слушал, слушал — по многу раз одно и то же. И конечно, все время спрашивал про своих родителей.

Что я мог сказать? Я говорил, что они живы и здоровы, только сильно горюют. Зато как они обрадуются, когда Юлька вернется!

Больше всего мы разговаривали про это по вечерам, когда наше каменное гнездо затихало. Мы с Юлькой лежали рядышком на упругом настиле, который сплели из веток, и смотрели из жерла мортиры на ясное ночное небо. Оно было синевато-зеленым с небольшими редкими звездами. И набухала в этом небе яркая луна. Еще не круглая. Где-то глубоко внизу, в лесной чаще под утесом, вскрикивали ночные птицы, а поблизости неутомимо трещал кузнечик...

— Когда вернемся, никто не поверит, что есть на свете остров Двид, — задумчиво сказал Юлька. — Будут допытываться: где же вы в самом деле пропадали столько времени?

— Ничего. Главное, чтобы вернуться... — откликнулся я.

Эти слова, кажется, встревожили Юльку. Он спросил с беспокойством:

— А ты уверен, что Птица донесет нас обоих до дому?

— Конечно. Мы же летали вдвоем.

— Мы недалеко летали. А этот путь будет, наверно, очень длинный...

— Донесет, — успокоил я Юльку и себя. — Она вон какая сильная. И верная...

Юлька помолчал. Зябко повел плечами. Прошептал:

— Даже страшно подумать, как там мама... Она всегда за меня беспокоилась...

Я подумал про свою маму, про то, что сердце у нее неважное, побаливает. И сказал:

— Нам как-нибудь поосторожнее надо будет появиться, не сразу. Чтобы с ними ничего не случилось от радости...

— Я уже думал про это, — отозвался Юлька. — Но знаешь, по-моему, от радости ничего плохого быть не может... Женя...

— Что?

Юлька вздохнул, повозился и сказал совсем негромко:

— Мама меня называла знаешь как? «Сокровище»... Иногда хорошо так, ласково, а иногда: «Ну-ка, сокровище, покажи дневник...» Но все равно хорошо...

Он, кажется, улыбнулся в темноте и снова заговорил:

— А я, когда маленький был, не знал, что такое «сокровище». Маму спросил, а она говорит: «Это разные драгоценности, которые сперва спрятали, а потом откопали...» Я говорю: «А где ты меня откопала?» Она как начала хохотать... А потом я спросил: «Значит, я драгоценность?» А мама: «Конечно, драгоценность. Цена — одна полушка...» А я не знал, что такое полушка...

— Это денежка старинная. Полкопейки, да?

— Меньше. Полкопейки — это грош, а полушка — половинка гроша... Только я тогда думал, что полушка — значит «пол-ушка». Ну, половина уха. И давай придумывать: «А почему не полноса? Почему не ползуба?» А мама говорит: «Красная цена — полхвоста»... Мы тогда с ней так хохотали...

Я засмеялся. И мне показалось, что Юлька тоже смеется. Но почти сразу я понял, что он вздрагивает и всхлипывает от слез.

— Да ты что, Юлька... Ну, не надо. Мы же скоро вернемся, честное слово!

Потом я замолчал, чтобы не разреветься самому. Закусил губу и слушал, как Юлька постепенно успокаивается.

Юлька вздохнул, и вздох этот был очень длинный и какой-то прерывистый, словно мы ехали в тряской тележке.

Наконец Юлька сказал: