Летящая на пламя

— Да-да, я знаю, — вполголоса сказала она, нарушая унылую тишину хижины. — Ты очаровательный малыш.

Наполеон издал радостный крик, как бы соглашаясь с ней. Подросший пингвин наконец полинял. Его серебристый пух сначала сменился грязно-серыми перышками, а затем Наполеон оделся в черный сюртук с белым элегантным жилетом; на головке у него появился красно-желтый задорный хохолок. Он оказывал знаки внимания как Олимпии, так и Шеридану и, принимая из их рук моллюсков или маленькую рыбку, забавно благодарил обоих поклонами или пронзительными восторженными криками. Каждое утро, когда люди уходили на поиски пищи, пингвин провожал их несколько ярдов, издавая истошные крики и едва поспевая за ними. Он передвигался вперевалку, растопырив в стороны маленькие крылышки. Наполеон был неустрашим, он никогда не обходил преграды, смело взбираясь на самые крутые скалы, и отважно спрыгивал вниз с большой высоты на розовые лапки. Через некоторое время, видя, что люди уходят все дальше и дальше, он смирялся с тем, что ему предстоит коротать весь день в одиночестве, возвращался и, усевшись на пороге хижины, принимался терпеливо ждать хозяев. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности, так как в любую минуту мог нырнуть за парусиновый полог, спасаясь от хищных грачей.

Олимпия улыбнулась пингвину, который скрашивал ее одиночество, устроившись рядом. Уже стемнело, и тревога Олимпии превратилась в страх.

Сквозь вой ветра вдруг послышался посторонний звук, и Олимпия, тут же вскинув голову, насторожилась. Когда же она разобрала, что это хрустит снег под быстрыми шагами приближающегося к хижине человека, то облегченно вздохнула и на секунду закрыла глаза от радости.

Вскочив на ноги и перепрыгнув через негодующего Наполеона, разразившегося обиженным криком и клюнувшего ее в ногу, она устремилась к двери, распахнула полог и высунула голову наружу, где царил жуткий холод и не было видно ни зги.

— Куда ты пропал? Я уже собиралась идти искать тебя. Шеридан снял с плеча большой мешок, сшитый из тюленьей кожи, и занес его в хижину.

— Я провел почти весь день в одной из здешних очаровательных ям. Не понимаю, зачем люди изобретают бассейны и бани, когда на земле существуют подобные восхитительные уголки.

— О Боже! — ахнула Олимпия, когда Шеридан, хромая, вышел на свет. Он вымок до нитки и был покрыт с ног до головы грязью. Девушка припала к его рукам, как будто он мог исчезнуть в любую минуту.

Шеридан прижался щекой к волосам Олимпии. Некоторое время они стояли молча, крепко обнявшись.

— Ты не ранен?

— Слегка подвернул ногу. — Он поцеловал ее в макушку. — Ничего серьезного. Мне в конце концов удалось выбраться из этой чертовой ловушки.

Олимпия знала эти ямы, их вырыли зверобои для своих сигнальных костров на торфянике; костры горели целыми месяцами, превращая яму в ловушку, замаскированную сверху тонким слоем мха. Человек проваливался и оказывался в трясине, глубина которой достигала пятнадцати футов, а ширина — тридцати.

— Мне следовало отправиться на поиски, — воскликнула Олимпия.

— Не волнуйся, я обожаю рыть себе проходы через трясину куском железного обода.

— Мне жаль тебя!

— Я думал, что ты в это время занимаешься охотой на гусей. — Шеридан коснулся ее волос. — И рассчитывал, что ты хватишься меня только под утро. Но, честно говоря, мне так не хотелось проводить ночь, стоя по щиколотку в ледяной воде, — Он сжал ее руку. — У меня на этот вечер были совсем другие планы.

Олимпия взглянула на него. Он улыбался ей, в его серебристо-серых глазах полыхали отсветы от огня, перепачканное лицо казалось в этот момент маской демона.

Склонившись над Олимпией, Шеридан припал к ее губам. Его поцелуй был грубым, исполненным неистовой страсти. Шеридан крепко сжимал Олимпию в объятиях. Она ощущала на губах вкус грязи и пота, но все равно поцелуи Шеридана казались ей сладостными и желанными.

Олимпия испытала разочарование, когда он вдруг выпустил ее из своих объятий и направился к очагу, принюхиваясь к запахам.

— Морские водоросли? — хмуро спросил он.

— Фирменный суп острова Английский Малун, — попыталась пошутить Олимпия.

Но вместо того чтобы засмеяться, Шеридан только поморщился, так он обычно реагировал на шутки Олимпии.

— Опять? Мы же ели это варево вчера вечером. — Он прошел, прихрамывая, к огню и сел перед ним на песчаный пол хижины. — Я вынужден буду сменить повара, если ты не внесешь разнообразие в наше меню.

Шеридан взял большую раковину, заменявшую ему тарелку, и налил в нее из ведра дымящегося супа. Выпив его залпом, он вытер рукой рот. Наполеон распушил перья, отряхнулся и заковылял в дальний угол хижины. Шеридан бросил перед пингвином охапку сухой травы, чтобы на него не падал свет от горящего очага, и Наполеон, устроившись поудобнее, затих.

— Есть еще крабы, — сказала Олимпия.

— Отлично, — промолвил Шеридан, и его лицо просветлело. — Ты ангел.

Олимпия подняла с земли свой плащ, в который были завернуты крабы, пойманные ею с помощью сети, сплетенной из сухих трав и ремешков, вырезанных из тюленьей кожи. Шеридан осторожно заглянул внутрь.

— Черт возьми, вот это да!