Тут весь кошмар нашего положения обрушился на меня. Я осознал, что нахожусь среди людей, проживших в подземелье несколько сотен лет. О, разумеется, где-то есть выход, только его еще нужно просверлить чем-то или взорвать. Нарушив герметичность обиталища. И потом, даже если удастся упросить командира сделать что-нибудь этакое, что дальше? Мы окажемся снаружи, на лютом холоде, без транспортера, в двухстах километрах от ближайшего жилья. Речь не шла о том, чтобы покинуть Метро. Речь шла о том, чтобы нам позволили здесь жить, а не бросили триффидам.
- Ладно, не отчаивайся прежде времени! - хлопнул меня по плечу командир. - Вполне возможно, вас оправдают. Ведь в совете тоже не дураки. Генофонд улучшат надо. Будешь девок менять - что портянки! И мелкий, как подрастет, сгодится. Да и девка ваша скучать не будет. А мелкого пока приспособим грибы выращивать.
- Ему понравится, - шепнул я, думая в этот момент о ростке петрушки.
Мы пошли обратно, уже медленнее, никуда не торопясь. Навстречу попались трое солдат, один из которых с важным видом нес планшетку.
- Понятых не забудь, - сказал ему командир после взаимного обмена приветствиями. - А то начнется опять - "геноцид", "произвол", "беспредел"...
- А откуда у вас вообще воздух? - спросил я, вспомнив ароматное дыхание, вырвавшееся из колонны в зале.
- А, это умники оранжерею держат, - махнул рукой командир. - Трава всякая вырабатывает. А что, там, наверху, правда солнце было?
- Было, - подтвердил я.
- А теперь не стало?
- Теперь нет. Но мы решаем этот вопрос.
- Вот бы решили... Говорят, когда солнце вернется на землю, мы сможем выйти и возродить великий Красноярск.
- Кто говорит?
- Старейшины, из умников. Говорят, в книге какой-то так написано. Там еще всадники какие-то быть должны, еще муть какая-то - не помню.
- Всадников долго ждать придется, - вздохнул я.
Когда мы, наконец, добрались до камеры, Вероника и Джеронимо встретили нас обеспокоенными лицами, прижатыми к прутьям.
- Как, все в порядке? - спросила Вероника. Тот факт, что я пришел на двух ногах, ее не утешал. Наверное, вид у меня был чересчур убитый. - Куда вы его водили?
Командир поморщился, открывая решетку, и, показав на Веронику, заметил: "Разговаривает" - таким тоном, будто речь шла о котенке, сделавшем лужу.
- Разберусь, - пообещал я.
Грустно кивнув, командир закрыл замок и удалился. Я без сил шлепнулся на нары. Как же хочется спать...
- Тебя допрашивали? - налетела на меня Вероника. - Пытали? Что?
И я рассказал им все. Об умниках и умницах, о повесившейся девушке, о заявлении, которое теперь некому забрать, об армии триффидов Уиндема ("Вот видите! - воскликнул Джеронимо. - Даже подсолнухи взбесились без солнца, чего же о людях говорить!") и о том, что выхода отсюда нет, а наша единственная надежда - честь быть удостоенными разбавлять генофонд подземных жителей.
Вероника с невероятной чуткостью пропустила мимо ушей все, кроме того, что меня тревожило.
- Ты не виноват, - сказала она. - Просто стечение обстоятельств.
- Виноват, - сказал я. - В том-то и штука, что виноват. Даже если она обо мне и не думала, затягивая петлю, она все равно сделала так, как я хотел. Каждое мое слово, каждый жест - провокация. А когда собеседник реагирует, я обжираюсь. Поэтому мне комфортно в любой ситуации, лишь бы была еда. Даже сейчас, говоря все это, я жду от тебя - жалости, презрения, ненависти - чего угодно!
Помолчав, я добавил то, чего ни Вероника, ни Джеронимо понять бы не смогли:
- И любая попытка поместить что-то в сердце обернется очередным пиршеством.
Я лег лицом к стене, как до того лежала Вероника, и закрыл глаза. Слышал, как кто-то подошел.
- Мне очень жаль, Николас, - сказал Джеронимо. - Жаль, что втравил тебя в такую историю, жаль, что так вышло с той несчастной...
- Ничего тебе не жаль, - перебил я. - Какой смысл врать мне о своих чувствах?
- Думал, вдруг тебе понравится сосать пустышку.
Повернувшись, я посмотрел на его невозмутимое лицо.
- К тому же, после еды полезно пожевать жвачку.
Наверное, Джеронимо был для меня самой большой загадкой. Подобрать ключик к его чувствам я попросту не мог. Где границы безразличия? Откуда начинается одержимость? Почему, чистя картошку под надзором полоумного Мэтрикса, он плакал, а сейчас, в абсолютно безнадежной ситуации, держится молодцом? А эти его вспышки ненависти к Веронике? Я не я буду, если в них нет искреннего чувства!
Джеронимо вышел на середину камеры, заложив руки за спину.
- Первое, - провозгласил он, глядя в коридор. - Раз уж мы будем вынуждены разбавлять генофонд, вряд ли вам позволят работать сверхурочно. Поэтому если вы все-таки хотите совокупиться и порадовать меня гибридом Ривероса и Альтомирано в качестве племянника, то сейчас самое время. Обещаю не смотреть. Суну голову в унитаз и буду блевать на всем протяжении.
Он подождал минуту и заговорил снова: