Летим в космос (сборник)

Но рекомендации, передаваемые на борт корабля, должны были быть вполне определенными, и Семенченко – руководитель группы анализа – внимательно выслушивал всех, прежде чем доложить руководителям окончательные рекомендации для экипажа.

Следующий час после тревожного сеанса связи прошел для экипажа тихо и спокойно, если не считать напряженных размышлений, расчетов, спокойного и елового разбора возможных вариантов происшедшего на борту станции, и возможных своих действий, которые обсуждали между собой командир и бортинженер. Иногда их разговор переходил в бурное обсуждение, которое почти сразу же гасил исследователь, успевая вставить в быструю речь своих коллег несколько слов. Не было в это время и возможности связаться с Землей. Связь должна была появиться минут за десять до предполагаемой стыковки со станцией. Постепенно все вопросы были обсуждены, приняты устраивающие всех решения. На корабле воцарилось молчание. Наступил самый трудный период – ожидание.

Незаметно для себя Гаврилин погрузился в тихое спокойно море размышлений о профессии космонавта. Все-таки, это хорошая интересная работа. Да и, чего греха таить, приятно, когда хвалят твою работу, оценивают по достоинству.

Конечно, нынешние полеты не те, что первые. Многое известно, проверено, стало привычным. Но все-таки степень опасности от этого не уменьшилась.

Гаврилин усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что и для него, оказывается, маленький самообман бывает приятным. Он обвел привычным взглядом приборы, посмотрел на часы, и вновь погрузился в размышления.

Размышления. Никуда от них не деться. Но, пожалуй, в этом одно из главных отличий профессии космонавта – возможность длительных размышлений во время основной работы.

В самолете постоянно надо управлять машиной, и на «посторонние» мысли времени просто не остается.

Во время космического полета многое делает автоматика. От человека требуется лишь постоянный контроль работы автоматов. Но как же это бывает трудно делать. Вот как сейчас. Все щелкает, мигает, загорается, гаснет и, как во время дождя, человека потихоньку начинает тянуть в дремоту. Во время длительного полета, когда периоды монотонного контроля значительно увеличиваются, человек начинает думать о чем-то другом, вспоминать, размышлять и, естественно, не так четко воспринимает изменения информации, происходящие в поле его зрения.

Правда навыки у космонавтов настолько крепки, что если в момент раздумий моргнет какой-нибудь не предусмотренный программой транспарант или нарушится сам порядок ответных сигналов автоматики, мозг сразу зафиксирует это отклонение.

Другое дело, что на возвращение к ощущению реальной обстановки и анализа ситуации в этом случае потребуется больше времени \может быть всего на несколько секунд\. Позволит ли космонавту такой резерв времени принять меры по выходу из аварийной ситуации? На этот вопрос однозначно и сразу ответить трудно.

Во всяком случае, космонавту надо знать, понимать, уметь и главное терпеть. Как сейчас Гаврилину с товарищами. Терпеть и ждать.

Гаврилин представил, как сейчас забегали члены комиссии у главного пульта управления, пытаясь разобраться в действиях экипажа по выходу из ситуации, и улыбнулся.

Сейчас, конечно, смешно, но перед первым полетом Гаврилина очень волновало, будут ли его тоже одолевать после полета просьбами как других, побывавших на орбите, космонавтов? Вообще-то он нелюдим по натуре. Друзей у него практически нет, а просто знакомых он особенно не привечал, некогда было. Да и не тянулся вроде бы к нему никто с разными разговорами. И только потом, после полета, по настоящему он понял все «прелести» такого внимания.

Вообще-то, просьбы это сложная проблема для космонавтов. Их всегда много. И часто отказывать просто нельзя, так как некоторые из них связаны с такими вопиющими беззакониями, что промолчать, не вступить в борьбу, это почти что самого себя оплевать.

С другой стороны. Никаких сил, здоровья, даже космического, не хватит, чтобы довести до правильного логического завершения хоть минимум, хоть маленькую толку подобных дел.