Летний день, или Корыто со старостью

Спросите, чем закончилась наша битва? А тем, что Акулина пообещала мысли и мечты дрянные из меня выбить или, на худой конец, упрятать меня в такое место, где таким, как я, очень хорошо мечтается. Зная за своей Акулиной свойство доводить до конца задуманное, я уже тогда насторожился, хотя в тот момент я даже и представить не мог, что за ее словами кроется.

Неведение мое вскорости развеялось. Карета за мной вскоре приехала. Я, даже еще не зная, куда направляюсь, в ноги к ней кинулся (не за себя прося, до того бы я не унизился, за Пегаса: только бы она позволила другу моему мохнатому со мною в неизвестные края отправиться. Где б я ни был, в одном я был уверен – со мной ему будет лучше, чем с Акулиной Карповной). Взвизгнул мой Пегас, полетев за мною следом. Вот так и очутились мы с ним в доме, где и правда, как и обещала моя Акула, очень хорошо мечтается.

Да, мои любезные, вон как жизнь человеческая иногда поворачивается, копошишься, вроде как даже о совершенстве души своей радеешь, а вона что из этого выходит… Но, какие бы шутки и издевательства не выкидывала надо мною судьба, я не отчаялся. Кто знает, может как раз и настал момент нам с Пегасом жизнь новую, лучше прежней начать? Будем и дальше идтить по пути совершенства. Кто знает, какими тернистыми тропами путь этот усеян.

Итак, подъехали мы на карете к неизвестному дому, ворота за нами закрылись и засов скрыпнул. Не успела карета остановиться, нам тут же помогли из нее вылезти. Обхождение – уже не плохо. Осмотрелись. К несказанной радости друга моего у дома этого лужайка для прогулок оказалась, будто перед дворцом каким. Комнату нам тут же выделили просторную, светлую (даже лучше моей прежней). С питанием тоже все как нельзя лучше устроилось. Хоть даже и объедки, но все же не с Акулининого стола (объедки объедкам тоже, знаете ли, рознь, это я теперь знаю). Условия жития замечательные.

Что касается нравов и обычаев, в нашем доме существующих (и вообще прав гражданина), – тоже все очень прогрессивно: ни цензуры тебе, ни жандарма, даже революцию повода устроить нету. Каждый что хочет, то и делает, что хочет, то и говорит, о чем хочет, о том и мечтает; мысли свои свободно излагает.

Я в такие условия первый раз попал. Глядя на такую картину, очень заинтересовался. Это что ж, у меня теперь возможность есть и самому откровенно высказаться и в другую душу человеческую заглянуть… обнаженную, никакими вуалями не прикрытую? И тут вот какая мне мысль в голову пришла: может, с души совершенствование-то и начинается? Может, опять не с того боку я за дело принялся, может, чтобы совершенствоваться, мысли в себе особенные вынашивать надобно, мечтать даже как-то по-особенному? Вон как дело-то повернулось…

Зажили мы с Пегасом новой жизнью, я, как и положено, начал знакомства заводить.

К одному подхожу:

– Так и так, разрешите представиться, Кузьма Ласточкин! С кем имею честь?

Мужчина высокий, по всему мужественный, правда, несколько изможденный, взглядом по мне скользнул, будто мошка перед ним, и отвечает:

– Александр Македонский!

Я чуть было от смеха не прыснул. Экий прыщ в великие полководцы метит. Но паузу выдержал. Зачем зря человека обижать?

Продолжаю разговор:

– И в каких местах находится сейчас ваша конница?

Он опять в упор глядит.

– До Индии, – говорит. – Уже рукой подать.

Ай-ай-ай, думаю, жаль-то его как! Это что ж ему, жить-то осталось всего ничего?! По моим сведениям, где-то в тех провинциях и оборвалась жизнь его славная. Но мужчине я об этом говорить не стал, к чему человека раньше времени расстраивать? Да и не похож он на того, в шлеме, может, обойдется еще.

А сам головой качаю, идеи, конечно, поработительные, но размах-то какой! Весь материк вдоль и поперек пройти задумал, а мы нынче ленивые, только на тарантасах к тетушке в соседнюю губернию и умеем разъезжать, ну или, если уж сильно приспичит, на воды отправимся.