Летний детектив

– Много ты понимаешь, Володька, в глазах, – рассмеялась Татьяна, толкнув его плечом, потом все же спросила: – А что он тебе так прямо сказал?

– Так прямо и сказал, что… – Тут он внезапно замолчал и кивнул в сторону дорожки, ведущей к кафе: – А вон он и сам, возьми и спроси у него.

– А и спрошу.

Татьяна встала и пошла навстречу Анатолию, навещающему друзей каждый вечер. С вежливой улыбкой приняла у него из рук красную розу. Это стало уже ритуалом: каждый вечер по красной розе. Привычно сунула нос в самую гущу туго схлестнувшихся лепестков и спросила, чтобы не забыть:

– Что такого ты сказал Володьке?

– Что?

– Да, что? Он замуж меня готов отдать за тебя хоть сегодня, – рассмеялась она.

– Не, сегодня не получится. Поздно уже. Все закрыто, – на полном серьезе ответил Анатолий и вдруг опомнился: – А сказал я ему, что не позволю тебе сесть за руль на обратном пути.

– То есть?!

– Сам поведу. Взяли тут, понимаешь, моду, каждый второй водитель – женщина. А потом истерят в горах и ехать дальше боятся.

Анатолий схватил ее за руку и поволок к столу, за которым от удовольствия млел ее друг детства. Да еще пальцы большие все оттопыривал на кулачищах своих и в небо ими тыкал. Вот она ему задаст за то, что выдал ее с потрохами Анатолию. Вот она ему задаст. А тот вдруг, почувствовав, что она упирается, остановился и притиснул к своему жесткому крепкому плечу, шепнув:

– Возражения по поводу сопровождения имеются?

– Никак нет, – шепнула она с фальшивым трагизмом в голосе. – Возражений нет.

– Так и запротоколируем, и подпись с тебя возьмем, и потом уже…

– Что потом уже? – подтолкнула она его коленкой, потому что он умолк, внимательно рассматривая ее лицо.

– А потом… – он встряхнулся. – Никуда ты уже не денешься, милая. Никуда от меня не денешься.

Ольга Тарасевич

Белые дни

Если бы я умела писать криминальные романы, я бы начала свой рассказ примерно так: «О, господи! Ничто ведь не предвещало этого дурацкого трупа на коврике у моей двери!»

Я не пишу романов. Но труп был – словно попал сюда из книжки в яркой мягкой обложке. Мне казалось: в реальной жизни такого произойти не может. Или если вдруг случается – то с кем-то другим, не со мной…

– …Аничков мост, наведенный в 1715 году по указу Петра I, получил свое название в связи с фамилией подполковника, возглавлявшего строительство. Достопримечательность моста – четыре скульптурные группы, объединенные темой укрощения коня. Это уникальный в истории русского искусства пример: скульптор, Петр Карлович Клодт, явился и литейщиком своих моделей…

Я слышу собственный голос, как всегда чуть хрипловатый (сырой ветер с Невы мне обходится слишком дорого, но я погибну без наркотика серо-синих волн). Слышу и с ужасом понимаю: мне снится этот рассказ о вечно ускакивающих то в Пруссию, то в Италию скульптурах. Совершенно неправильный сон – вместо отдыха я почти работаю, провожу экскурсию, может, даже меня чуть раздражают шушукающиеся молодожены (такие есть в каждой группе, и я искренне недоумеваю, зачем они вообще выбираются из постели; никогда не видела парочку, слушающую гида, ребята или хихикают, или вкусно целуются).

– Наталия Витальевна, я вами очень недоволен! Почему вы опять отказываетесь работать на экскурсии «Ночной Петербург»?! Вечно мне приходится подстраиваться то к болезням ваших детей, то к графику работы няни…

Нет, это просто караул! С нашими белыми ночами с ума сойти можно! Хотя окна задернуты плотными шторами, на улице слишком светло, и комната – я с раздражением открываю глаза и сразу же их зажмуриваю, чтобы не видеть этого безобразия, – наполнена серовато-розовым киселем, всегда безумно восхищающим туристов.

Ох, мне сложно понять, как можно жить без Дворцовой площади, Исаакиевского собора или грязных питерских дворов. Не представляю, как это – застрять в пробке и не любоваться Медным всадником или кромкой Петропавловки. Однако отсутствию белых ночей я бы только радовалась. Мне и так очень плохо спится в их молочной дымке. А уж внедрение в хлипкий сон руководителя нашего туристического агентства – вообще кошмар. Лучше бы Фредди Крюгер приснился, честное слово! На работе более чем достаточно такого начальственного «счастья» – лысого, с маслянистыми глазками, вечно читающего мораль.