Летний домик с бассейном

Когда Юлия и Лиза были маленькие, мы иногда проводили отпуск в палаточных лагерях. Но теперь уже нет. Просто до нашего знакомства Каролина часто ездила в палаточные лагеря. А я не хотел ее разочаровывать. Если твоя жена любит оперу или балет, ты ходишь с ней в оперу и на балет, вот и все. Каролине нравилось ночевать в палатке. Оттого и я пытался спать в палатке. Но большей частью лежал без сна. Заснуть мне мешала не только мысль, что я нахожусь на улице — без защиты, отделенный от мира лишь куском ткани, — не только поэтому я лежал с открытыми глазами и смотрел в темноту. И не дождь, стучащий по брезенту, не гром, прямо-таки оглушительно гремевший в ушах, не воздух, как в раздевалке, когда просыпаешься слишком поздно и солнце за несколько часов успевает нажарить палатку. Нет-нет, заснуть мне мешало не это. Все дело в других людях — в человечестве, теснившемся за тонкой брезентовой стенкой. Я лежал без сна и слушал. Слушал звуки, которые от других людей слышать не хочется

. Причиной бессонницы была не сама палатка, но место, где она стояла среди других палаток, — лагерь, кемпинг.

Однажды утром я сорвался. Сидел возле нашей палатки в раскладном шезлонге, вытянув ноги на траве. Юлия на трехколесном велосипедике каталась по дорожке до туалета и обратно. Лиза в нескольких метрах от меня играла в своем переносном манеже, под сенью тенистого каштана.

— Папа, папа! — крикнула Юлия и помахала мне ручкой. Я помахал в ответ. Каролина ушла в магазин за свежим молоком — во вчерашнее нынче утром угодили две здоровенные мухи.

По дорожке бежал мужчина. В коротких красных штанах. Не в обычных шортах или бермудах, эта модель оставляла его белые ноги открытыми чуть не до паха. Бежал он в сандалиях с деревянными подметками, которые при каждом шаге с явным удовольствием хлопали по его несомненно тоже очень белым подошвам. В правой руке он нес рулон туалетной бумаги, выставляя его на всеобщее обозрение.

У меня возникло некое ощущение, и только. Гадкое ощущение. Мне показалось омерзительным, что этот человек пробежал всего в нескольких шагах от моей дочки и ее велосипедика. Я видел, как Юлия перестала нажимать на педали и оглянулась на него. От этого все сделалось еще омерзительнее. От одной мысли, что глаза моей едва трехлетней дочки смотрели на это слишком белое и неприкрытое человеческое тело. Какая грязь, так я подумал и другого слова не нахожу. Этот человек пачкал взгляд своими голыми ногами, деревянными сандалиями и мерзкими белыми ступнями. Пачкал взгляд ребенка.

Я еще точно не знал, что буду делать, когда с некоторым трудом выбрался из шезлонга и пошел к туалету.

— Не уходи с дорожки, детка, — мимоходом сказал я Юлии. Еще раз глянул на Лизу в манеже и вошел в туалет.

То, что искал, я нашел быстро. По звукам. Дверцы туалетных кабинок снизу не доходили до пола. И сверху кабинки тоже сообщались между собой. Потолок отсутствовал. Стоя на унитазе, можно заглянуть в соседнюю кабинку. Я присел на корточки, потом стал на коленки. Короткие красные штаны мужчина спустил до щиколоток. Я видел ступни в деревянных сандалиях, видел непропорционально крупные белые пальцы ног. Ноготь на одном из пальцев пожелтел, как рука у заядлого курильщика. Никотиновый цвет. Я шумно перевел дух. Здесь требовалось лечение, я знал, причем срочно. С другой стороны, порой лечение оказывалось бесполезно. Человек, мало-мальски уважающий окружающих, постарался бы избавить их от подобного зрелища. Только хам, грязный хам, которому начхать на окружающих, выставлял свои заразные ступни на всеобщее обозрение. Вдобавок, привлекая к ним внимание стуком сандалий, он полностью лишал себя права на снисхождение — на обезболивание при срочном вмешательстве.

Я так и стоял на коленях перед кабинкой. И смотрел уже как врач. Прикидывал, что надо делать. Удалить такие ногти несложно, я знал, они отделялись сразу, как только сумеешь что-нибудь под них подсунуть — пинцет, ватную палочку, деревянную щепочку от мороженого, а дальше все просто, особых усилий и тех не требуется. Я смотрел на палец и на приговоренный к смерти ноготь. Дольше сдерживаться невозможно. Я подумал о молотке. Не о том, каким мы с Каролиной забивали в землю колышки для палатки. Этот молоток слабоват. Уступчив. Округлый резиновый молоток, которым большого ущерба не причинишь. Нет, тут нужен настоящий молоток. Железный

, который одним прицельным ударом размозжит хрупкий ноготь. Раздробит его на мелкие кусочки. Ткань под ногтем нежная. Кровь хлынет ручьем. Осколки ногтя разлетятся во все стороны, в стены, в дверцу туалета, как зубной камень под сверлом дантиста. Глаза у меня заволокло пеленой. Часто говорят о красной пелене, но моя была серой: серой, как стена дождя или вдруг наползший туман. Я мог схватить этого мужика за щиколотки и выволочь из кабинки через щель под дверью. Но молотка-то у меня нет.

— Черт подери…

Настала тишина; и как раз оттого, что осознал тишину, я сообразил, что сам и чертыхнулся во весь голос.

— Эй! Кто здесь? — спросили из кабинки.