Летний дождь (СИ)

Ни я, ни Данька, исключением не являлись. Вели себя, как обыкновенные приезжие. У вокзала зашли в универмаг «Синегорье». Большой, современный, построенный в виде египетской пирамиды. Фонтаны, эскалаторы. Самое интересное – внизу, в цокольном этаже. Отдел «Краснодарские вина». Молодое вино урожая 2008 года. Свеженькое. Чистый сброженный виноградный сок.

Тут хочется забыть, что винный этот отдел находился у самого вокзала. И что налить из бочонка в пластмассовую «полторашку» могли, что угодно. Но там были маленькие бумажные стаканчики. Покупателю давали попробовать. Мы с Данькой попробовали. Нам понравилось. Из восемнадцати сортов мы даже выбрали что-то, самое вкусное. Может, оно и была та же отрава, но – какие там из нас знатоки.

Кто нам когда прививал культуру пития? Юность прошла среди «портвейнов», «таласов», «агдамов».

Затарились. Поехали в общежитие.

Нет, откровенные пьянки в общежитии были категорически запрещены. При обнаружении факта распития можно было не только вылететь из общежития, но потом ещё полёт и продолжить – потерять работу. Поэтому пить нужно было тихо, по-человечески. Без криков и громких матерных высказываний. Без топанья в перерывах по коридору с зажжённой сигаретой. И – тем более – без диспутов уже там, в коридоре, взявшись за грудки, на тему «Уважаешь ли ты меня?».

Конечно – и меня тут поймёт всякий русский человек, который любит быструю езду – удовольствие от выпивки при этом теряется почти на нет. Это всё равно, что заниматься любовью в одежде, молча, ещё и в презервативе, в руку возлюбленной.

Но – тут уже середины не дано. Или – или.

Мы с Данькой тихо, интеллигентно, пронесли мимо вахтёрши свой контрабандный груз. Потом – ах! – какая это отдельная песня! – стали готовить закуску. Изысков особенных, правда, никаких. Как оно, впрочем, и положено в мужском застолье.

Я взял на себя приготовление горяченького: начистил картошки и построгал её на терке узкими полосками. Когда потом эти полоски жаришь с лучком на подсолнечном масле, картошка приобретает какой-то новый, особенный, вкус.

Фирменное моё блюдо. Готовится быстро. Так же быстро и поедается.

Данька выставил на стол домашние помидоры и целую тарелку морских языков, обвалянных и запечённых в муке. Данька сказал, что это называется «в кляре». Жена Лиза приготовила.

Так что стол получался не совсем без изысков. Если – ароматное вино, языки «в кляре», ещё и моя строганина из картошки…

Вина мы взяли на три дня. На ужин в день по полторашке.

Можно далеко вперёд не забегать и предположить, что из этого получилось.

Первая бутылка ушла совсем быстро, незаметно, оставив на губах привкус какой-то добавочной травы – то ли чабреца, то ли – полыни. Стали разливать вторую – новые оттенки! Может делать вино отечественный производитель!

Выпили и за производителя.

Ну, а тут и разговор пошёл. Вначале, конечно, о производстве, о предстоящих экзаменах. Постепенно перешли на бап.

А у меня, как у всякого мужика, после выпитого появляется, вылазит наружу скрытое и сдерживаемое в обычной жизни желание публично чего-нибудь предъявить. Ну, там – спеть, станцевать на столе, выпить без рук водку из стакана.

У меня был свой пунктик. Я писал коротенькие рассказы, которые не печатали ни в местной нашей газете, ни в «Новом мире». Ну и, когда собиралась компания, у меня, как будто бы сама собой появлялась аудитория, на головы которой можно было обрушить непечатные мои шедевры.

По-трезвому – робость, комплексы, неуверенность в силе своего дарования. После выпитого всё это куда-то пропадало.

Да и пьяный слушатель всегда оказывался более, чем снисходителен.

Тут мне Данька и попался.

Я ему один рассказ прочитал, мы выпили. Прочитал другой. Вина ещё много оставалось. Никто меня не останавливал, не просил поменять пластинку. Я вошёл во вкус.

Данька слушал внимательно, хихикал.

Потом, когда я всё-таки устал, спросил то, чего обычно спрашивали у меня все: – Это… Это всё правда с тобой было?..

Я привычно стал объяснять, что – нет, всё вымысел. Привёл в оправдание слова Высоцкого, что, мол – не сидел, не воровал, золотишком не промышлял, не воевал. Что настоящему художнику не обязательно садиться в подводную лодку, чтобы написать «Спасите наши души»…

И, что настоящему художнику – мне – совсем не обязательно было спать подряд со всеми женщинами, чтобы написать потом подряд столько рассказов почти на одну тему – про любовь. Которая, без её половой составляющей, практически не имеет смысла.

Данька слушал, а по виду его, по лёгкой усмешке было заметно, что свой вопрос он мне задал из приличия, а ему, в принципе, со мной и так всё ясно.

Он дождался, пока я изложил все пункты личной моей непричастности к половым злодеяниям моего героя и сказал, что у него тоже есть история. И что он – вот только мы разольём ещё по стаканчику – что он мне тоже её расскажет.

А история выглядела так.