Летный риск

Темные корпуса цехов хорошо выделялись на белом снежном фоне и облегчали подвод самолета к посадочной полосе. Подойдя к земле, я выровнял самолет и убрал сектора двигателей до нуля. И в тот же момент, невидимая сила бросила самолет на правое крыло. Будучи до крайности настороженным, я тут же сунул до упора левую ногу, полностью отклонил штурвал влево и подвинул сектора правых двигателей вперед.

Самолет, на какие-то секунды, зафиксировал свое совсем не обычное положение, и мне казалось, что мы уже чертим правым крылом по земле. Затем он энергично вышел и как бы выскочил из крена. Он продолжал лететь, и никаких касаний земли мы не ощущали. Я вторично убрал сектора правых двигателей и посадил самолет в снег, в стороне от посадочной полосы, с которой самолет уже ушел. Снег был не особенно глубоким и мягким и наша посадка закончилась вполне благополучно. События развивались молниеносно, и что-нибудь понять пока было невозможно. Действовал вроде и не я сам, а какая-то моя интуиция.

Основные переживания происходили, конечно, на земле среди тех, кто наблюдал нашу посадку. По их мнению, самолет совершенно нормально пошел к земле, а затем сразу уперся одним крылом в землю, а второе – поднялося к небу. Поднялся снежный вихрь. Самолет скрылся, и все затихло. Но как ни в чем не бывало, появился в сумерках самолет. И, как видно, совершенно цел и совершенно невредим.

При осмотре места нашей посадки, была замечена длинная полоса, прочерченная по снегу крылом нашего самолета. Было заметно, что крыло еле-еле соприкасается со снегом. Следов от колес шасси в этом месте не было. Колеса шасси были еще в воздухе, а крыло уже чертило по снегу. Это говорило о том, что крен у самолета был очень велик.

Как обычно, в этих случаях, была создана комиссия для расследования, данного случая. Но что могла сказать комиссия, если она плохо знала этот самолет и только теперь начала поспешно его изучать. Традиционная "недисциплинованность" или "нарушение инструкции" к данному случаю совсем не подходило. Была наведена лишь легкая тень на летчика и бортинженера, а далее оставались одни предложения. На всякий случай комиссия рекомендовала запретить установку двигателей на малый земной газ до приземления самолета.

Но как же, в самом деле, нужно было производить посадку этого самолета?

Садиться на полетном малом газе – не хватает аэродрома? Садиться на земном малом газе, то же опасно и теперь такая посадка запрещалась комиссией?

После упорных раздумий, пришла идея раздельного, а точнее, попарного пользования двигателями на посадке.

АВАРИЯ ПЕРВОГО САМОЛЕТА Ан-12 НА ЦЕНТРАЛЬНОМ АЭРОДРОМЕ МОСКВЫ

Г. И. Лысенко

Было решено показ нового самолета Ан-12 организовать на Центральном аэродроме, который находился уже почти в центре Москвы, так как столица строилась и раздвигалась в стороны. Аэродром представлял собою глубокую чашу, окруженную высокими домами. Зайти на посадку на этот аэродром было не так-то просто.

Поехали в летную службу Министерства, но там сказали, что мы не настаиваем на перелете на Центральный аэродром, но и не запрещаем этот перелет. Смотрите сами. Возникали, конечно, и сомнения в возможности и целесообразности перелета на этот сложный и трудный аэродром. Думалось, пусть все, кому необходимо, приезжают туда, где стоял самолет, и осматривают его. Но обстановка была уже не та, что в Иркутске, и сомнения рассеялись.

Несмотря на всю сложность условий, я все же верил в возможность успешной посадки самолета на этот аэродром.

Кроме того, отказ мог быть истолкован, как слабость летчика, а мне этого конечно не хотелось.

Очень важно было избежать излишней предпосадочной скорости. Посадочная полоса была ограниченных размеров и упиралась одним своим концом прямо в стены заводских корпусов. Минимально возможную скорость захода на посадку рассчитывали очень тщательно и казалось, что ни у кого из причастных к полету, выбранная скорость не вызывала сомнения. С нами решил лететь и заместитель Главного конструктора А. Н. Грацианский. Наш самолет все еще считался опытным и на нем имел право летать только утвержденный штатный экипаж. А. Н. Грацианский, не относился к штатному экипажу, но я из ложной скромности и чувства подчиненности, не мог ему отказать и определил ему место в кресле экспериментатора, в кабине расчета позади летчиков. Да и сам Грацианский, конечно, знал все порядки в летном деле.