Лето Гелликонии

Ни на мгновение она не забывала о покорно бредущей следом за ней печальной фрейлине Мэй, невыразимо страдающей в изгнании.

– Все будет хорошо, Мэй, - сказала она фрейлине.

Мэй ничего не ответила.

Глава 11

Путешествие на северный континент

На пожилом человеке был короткий, по колено, видавший виды кидрант. Голову покрывала похожая на корзину соломенная шляпа, защищавшая морщинистую шею и лысину от солнца. Время от времени он подносил к губам зажатый в трясущейся руке вероник, чтобы сделать затяжку и пыхнуть дымом. Он стоял один; он собирался уйти из дворца, уйти потихоньку, ради своего же блага.

Позади него виднелась легкая повозка, в которую загодя были уложены его нехитрые пожитки и остатки имущества. Повозка была запряжена парой хоксни. Ничто больше не держало СарториИрвраша во дворце - он ждал возницу.

Покуривая в ожидании, бывший советник равнодушно следил за тем, как на противоположной стороне дворцовой площади еще более дряхлый, чем он сам, сгорбленный раб ворошил сваленные здоровенной кучей рукописи, никак не желающие разгораться. Вся эта груда бумаг, накопленная в покоях советника Ирвраша, была реквизирована и вынесена для сожжения во двор. Где-то там, в огне, сейчас, может быть, обращался в пепел знаменитый манускрипт под названием «Азбука Истории и Природы».

Дым от костра поднимался в бледное небо, откуда обратно на грешную землю проливался не один только скудный свет. Хотя серые хмурые сумерки заволокли все сущее, жара по-прежнему стояла невыносимая. Пепел, выброшенный из щедрого жерла недавно родившегося чуть в стороне от Матрассила вулкана и принесенный к городу восточным ветром, сыпал не переставая. Но до серой золы СарториИрврашу не было дела; его внимание привлекала зола черная, горелая бумага, которая изредка, медленно кружась, опускалась вокруг на землю.

Глядя на эту золу, он никак не мог унять дрожь в руках, и его вероник разгорался раз за разом все чаще и ярче, словно крохотный вулкан.

– Я принесла вашу одежду, хозяин, из той, что еще оставалась, - сказали позади него.

Оглянувшись через плечо, он увидел служанку-рабыню; та протягивала ему новый увязанный узел. Взглянув бывшему советнику в лицо, рабыня сочувственно улыбнулась.

– Мне очень жаль, что с вами так вышло, хозяин. Вас выгоняют - мне жалко…

Окончательно повернувшись к рабыне, он шагнул к ней, чтобы лучше увидеть ее лицо.

– Значит, тебе жаль расставаться со мной, женщина?

Рандонанка кивнула и опустила глаза. «Ага, - подумал он, - ей нравилось заниматься со мной румбо, хотя это случалось не часто, - а я-то ни разу не потрудился спросить ее об этом. Мне недосуг было подумать о том, как она вообще относилась к этому. И не от черствости и эгоизма - просто я замкнулся в себе, мои чувства к миру притупились. Неплохой человек, ученый, вот кто я, хотя не слишком многого стою, потому что чувства других проходят мимо меня, я не замечаю людей. Не замечал никого, кроме маленькой Татро».

Стоя перед рабыней, он не знал, что ей сказать. Потом кашлянул.

– Сегодня не лучший день в моей жизни, женщина, не самый удачный. Может быть, это начало черной полосы, не знаю. Вот так. Не стоит тебе стоять на улице, иди внутрь. Спасибо за все.

Прежде чем отвернуться и уйти, она снова взглянула на него, весьма красноречиво, в последний раз. Кто знает, что может быть на уме у рабыни? - сказал себе СарториИрвраш. Внезапно раздосадованный неловким прощанием, тем, что не сумел удержать свое при себе, от злости на себя и на рабыню он сгорбил плечи.

Появившегося возницу он тоже не замечал до тех пор, пока тот не подошел совсем близко. Лица возницы он толком не разглядел, так как голову того укрывало от жары подобие капюшона мади, но с уверенностью отметил, что стать у него молодая и крепкая.

– Вы готовы? - крикнул возница и, не дожидаясь ответа, взлетел на козлы. Почувствовав хозяина, хоксни встрепенулись в упряжке, привычно устраиваясь половчей перед долгой скачкой.

СарториИрвраш все медлил. Кивнув на дымящийся костер, он указал в ту сторону своим вероником.

– Вот горит труд моей жизни, знания, которые я копил десятилетиями.

Он обращался по преимуществу к самому себе.

– Вот это-то и непростительно, этого я допустить не могу. Ни за что. Вся работа, такой огромный труд…

Тяжело вздохнув, он забрался в повозку и сел. Возница стегнул хоксни, и повозка медленно покатила к воротам дворца. Во дворце оставались не только его враги, тут были и те, кто его любил; но даже они, страшась королевского гнева, не рискнули выйти и попрощаться с ним, пожелать доброго пути. Глядя прямо перед собой, бывший советник часто моргал глазами.