Лето Гелликонии

– Сударь, этой ночью я тоже не спал. Хочу выразить вам свои соболезнования в связи с новым постигшим вас несчастьем.

– Мне кажется, ты не понял, анатом, - у меня дурное настроение, и я готов излить его не только перед самим Всемогущим, но и перед тобой, которого всемогущим никак не назовешь, - понятно?

– Чем я прогневал вас, сударь?

Король Орел сдвинул брови и стал еще больше похож на пернатого хищника.

– Я знаю, что втайне ты замышляешь против меня недоброе. Говорят, ты хитрая бестия. Я заметил усмешку в твоих глазах, когда ты явился ко мне, чтобы объявить о смерти… сам знаешь кого.

– Принцессы-мади? Сударь, если вы не доверяете мне, то для чего тогда назначили своим советником?

Король снова повернулся к советнику спиной, явив пятна подсыхающей крови, сложившиеся на ткани туники в малопонятный узор, напоминающий какой-то старинный герб.

Поняв, что разговор окончен, КараБансити вздохнул и поплелся обратно ко дворцу. Он бездумно глядел на деревянные стены, отмечая самые большие пятна облупившейся краски. Только что ему ясно дали понять, что значит быть простым смертным, а что - королем.

Свою жизнь он проживал со вкусом, с удовольствием. Знал столько народу, что не сосчитать, и радовался своей полезности обществу. Любил жену. Был обеспеченным человеком. Но пришел король и забрал его с собой, по сути дела, помимо его воли, словно последнего раба.

Покорно приняв новую роль, он, человек чести и гордого нрава, старался исполнять свои обязанности как можно лучше. И вот теперь король заявил, что он-де тайно плетет сеть заговора против своего сюзерена. Королевской непоследовательности и неблагодарности не было предела - но, несмотря ни на что, анатом понимал: уйти от короля нет никакой возможности, остается одно - покорно следовать за ним в Олдорандо.

Сочувствие, которое он только что испытывал к переживающему серьезные жизненные неурядицы королю, исчезла без следа.

– Ваше величество, дело в том, - начал было он снова, но вдруг, глядя на спину в подсыхающих пятнах крови, испугался звука собственного голоса, собственной опрометчивости. - Это, конечно же, пустяк, но перед нашим отплытием из Оттассола вы взяли у меня одну вещицу, необычные часы с тремя циферблатами. Они до сих пор у вас?

Король даже не обернулся на голос советника.

– Здесь, у меня, в кармане туники, - ответил он.

Тогда, глубоко вздохнув, КараБансити спросил, куда более развязно, чем намеревался:

– Нельзя ли будет попросить эти часы обратно, ваше величество?

– Рановато ты решил просить меня об услугах. И это тогда, когда Борлиену грозит война со Священной Империей.

То были слова истинного Орла.

Стоя неподалеку друг от друга, оба смотрели, как Юлий роется в кустах у дворцовой стены. После краткого подготовительного обряда, свойственного его виду, рунт помочился в выкопанную ямку.

Не поворачиваясь к советнику, король неторопливой размеренной походкой двинулся к морю.

«Я просто-напросто жалкий раб», - сказал себе КараБансити.

Сорвавшись с места, рунт бросился вслед за хозяином, вдруг ускорившим шаг, да так неожиданно, что дородному анатому пришлось попотеть, чтобы догнать его. Больше о своих часах он не вспоминал. На ходу король заговорил.

– В течение моей жизни Акханаба почти всегда относился ко мне благосклонно, усыпая мой путь дарами своей доброты. У этих даров всегда оказывался более тонкий и глубокий вкус, чем было обещано и представлялось после первой пробы, - за первым днем всегда следовал день второй, за ним третий, и так без конца. Чего бы я ни пожелал, я всегда получал больше.

На своем веку я познал множество поражений и снес немало ударов судьбы, но по большому счету ничто из этого не шло вразрез с тем, что я считал своей главной мечтой. Я потерпел поражение при Косгатте - что ж, я вынес из этого урок и сделал неудачу достоянием прошлого, одержав победу там же и над тем же неприятелем.

Теперь они шли через рощу деревьев гвинг-гвинг. Не останавливаясь, король сорвал с дерева плод и жадно съел его до косточки, обливая подбородок сладким соком. Сопроводив свои слова энергичным жестом, он раздавил огрызок в кулаке.

– Сегодня я впервые взглянул на свою жизнь в совершенно новом свете. Только что мне пришло в голову, что, возможно, все обещанное и отведенное мне в жизни я, человек торопливый, уже получил сполна… Ведь, как ни крути, мне уже двадцать пять…

Слова давались королю с большим трудом.

– Может статься, это лето - мое последнее, и в следующем году, когда я тряхну ветвь фруктового дерева, к моим ногам не упадет ни одного плода. Мне больше не на кого положиться. Церковь предупреждает нас о скором пришествии лет великого голода. Ха! Акханаба похож на сиборнальца, не может думать ни о чем, кроме скорого прихода зимы.

Они шли мимо невысоких прибрежных утесов, границы между прибрежным песком и плодородной землей, приближаясь к тому месту, где королева любила совершать морские омовения.

– Скажи мне, советник, - продолжил ЯндолАнганол, внезапно меняя тон на легкомысленный, - если в твоей жизни, жизни атеиста, нет опоры - веры, - каким образом ты можешь понять мои затруднения?