Лето кончится не скоро

На Шуркиной груди открылось оконце. Маленький иллюминатор в плоском кольце из желтого металла. За стеклом в темной воде металась испуганная светом рыбка. Ее чешуя блестела, как пунцовая фольга.

4. Туннели и склепы

Никто не шарахнулся. Никто даже громко не удивился. Кустик шепотом сказал: «Ух ты» – и почти прилип носом к стеклу. Ник осторожно отодвинул его за уши.

Кустик спросил:

– Это алый вуалехвост? Или какая это порода?

– Неземная, – вздохнул Шурка.

– А похожа на земную.

– Похожа… – Шурка смотрел на рыбку, сильно наклонив голову. Рыбка уже перестала метаться. Только шевелила плавниками и пышным прозрачным хвостом. Маленький черный глаз блестел точкой отраженного фонарика.

Ник осторожно (очень осторожно) спросил:

– Значит, это и есть твое сердце?

– Да… Автономный генератор биополя…

– А почему он такой? Как все случилось-то? – сказал Платон. И сочувственно, и с нажимом. – Теперь-то, может быть, уже расскажешь? Или нельзя?

– Расскажу… Не знаю, можно или нельзя. Наверно, можно, если вы больше никому… – И Шурка привычным движением наклеил на стекло клапан. Очень похожий на настоящую кожу, даже с утолщениями на месте ребер, только без загара.

…Неподалеку была в кирпичах ниша с выступом, похожим на скамью. Там они сели. И Шурка наконец рассказал все.

Про пистолет и выстрел.

Про клинику.

Про Гурского и Кимыча, про прибор, который надо найти.

Про голубую планету Рею…

Никто не сказал «выдумываешь». Никто не удивлялся вслух. Потому что было доказательство – рыбка. Да и сама таинственность подземелья настраивала на веру во всякие чудеса. И когда Шурка перестал говорить, Платон спросил тихо и озабоченно:

– А не натворят они всяких бед на Земле, эти корректоры?

– Нет же! Они же наоборот – хотят помочь!

Платон покачал головой: мол, хотят-то хотят, а кто их знает…

А Кустик жалобно попросил:

– Ты только не улетай на эту Рею, ладно?

– Я и не хочу… теперь…

– А с сердцем-то что будет? – забеспокоился Ник. – Когда ты найдешь тот прибор, они тебе вставят настоящее? Опять операция?

– Да нет же! Гурский сказал: сердце само вырастет, как только вынут рыбку и выплеснут воду… Вы же сами видели, какая у меня регенерация… Я хотел так: сперва все сделаю, а потом расскажу вам. Когда сделаюсь настоящий…

– А сейчас ты какой? Искусственный, что ли? – словно обиделся Ник.

Кустик обеспокоенно заерзал рядом с Шуркой.

– А куда они денут рыбку, когда вытащат? Возьмут себе?

– Не знаю… Зачем она им? Гурский один раз пошутил: «Оставишь на память будешь держать в аквариуме».

– А она в какой воде должна жить? Наверно, в специальной?

– В любой. Она приспосабливается ко всякой среде.

Кустик заегозил опять:

– Шурчик, знаешь что? Ты можешь подарить ее Женьке. У нее послезавтра день рождения. Будет «сердце в подарок»…

– Опять дразнилка, – слабо улыбнулся Шурка.

– Ничуть! Я по правде!

– Сперва надо найти, что спрятано, – рассудил Платон. – Пошли!

– Вы… со мной? – неловко сказал Шурка.

– А ты против? – удивился Ник.

– Нет… Но это, наверно, долго. Вас дома хватятся.

Кустик подпрыгнул.

– Не хватятся! Всем сказано, что мы ночуем у Платона на сеновале!

Платон спросил у Шурки деловито:

– Скажи, а ты уверен, что это где-то здесь? Что-то чувствуешь?

– Не знаю… Кажется, ничего. – Но тут опять кольнул ногу комариный укус иглы. – А может, и чувствую…

И Платон сказал снова:

– Пошли.

В запахах древней плесени и отсыревших кирпичей, цементной пыли и ржавых труб они долго двигались под землей. Под Буграми. Потому что путь сразу увел в сторону пустырей. Кустик сказал, что чувствует это.

Они шли тесными коридорами, проползали под нависшими балками и плитами, пересекали низкие бункеры и сводчатые помещения, похожие на подземелья рыцарских замков.

Оказалось, что у каждого есть фонарик, и света было достаточно. Лучи выхватывали торчащие из пола и стен горбатые трубопроводы с чугунными колесами намертво приржавевших вентилей. Лохматые щупальца корней. Замурованные двери и остатки перекошенных лестниц.

Несколько раз приходилось спускаться и подниматься внутри круглых бетонных колодцев, по тонким, гнущимся под ступнями скобам.

Каждый заработал уже немало синяков и ссадин, в волосах и за воротом полно было мусора.

И казалось, что здесь, в глубине, они уже целую ночь. Но никто ни полсловечком не намекнул: «А может, пора повернуть обратно?»

Да и обидно поворачивать, когда столько прошли.

«Столько прошли – ничего не нашли», – обидно срифмовалось в голове у Шурки. Может, ему передались мысли Кустика. Это ведь он любит стихотворничать…

Кустик дышал громче всех – часто, но не устало, а с азартом. Впрочем, и у остальных дыхание было шумное. Порой оно отзывалось в бункерах шелестящим эхом. Иногда чудилось даже – там, впереди, кто-то чужой! И тогда все прижимались друг к другу, гасили фонарики. Обмирали…