Лето придёт во сне. Запад

– Ну чё вы тут стоите? – на крыльцо ступила жилистая бабка в бесформенном халате с повязанной поверх него шалью. В одной руке она держала выцветшее пластмассовое ведро, в другой – ворох скомканных тряпок. На ногах ископаемого красовались самые настоящие калоши, которые сияли в последних лучах заката так, словно решили компенсировать своим блеском общий затрапезный вид хозяйки.

Мы молча воззрились на бабку, которая, поставив ведро себе в ноги, как ни в чём не бывало принялась развешивать на перилах крыльца разноцветные тряпицы, искоса бросая на нас хитрые взгляды и словно чего-то выжидая.

– Пойдёмте-ка отсюда, – шёпотом предложил Ян, – А то сейчас полицией грозить начнёт, если не уберёмся. Знаю я таких…

– Да какая здесь полиция? – уныло бормотнул Белёсый, но попятился вместе с остальными.

Пройдя несколько шагов спинами вперёд, мы развернулись и уже направились прочь, когда сзади снова раздался на удивление зычный голос бабки:

– Куда пошли-то? Чего здесь делаете, спрашиваю? День вон какой летний, благодать, а?

Дэн замер, стиснув мою руку, резко обернулся. Бабка стояла на прежнем месте, и её лицо, похожее на печёную картофелину, было непроницаемо.

– День летний, бабуля!

Остальные тоже начали оборачиваться, словно просыпаясь.

– Ну, а коли летний, – бабка подхватила ведро и распахнула дверь «Енисея» настежь, – То и добро пожаловать, дорогие гости!

Глава 11

Минус один

Внутри гостиница с громким названием «Енисей» представляла собой ещё более печальное зрелище, чем снаружи. Вытертый линолеум, выцветшие обои, помутневшие от времени зеркала, мебель, словно прибывшая сюда из прошлого века на машине времени (а скорее всего – просто собранная из брошенных квартир, коих в Красноярске было теперь куда больше, чем жилых). Дульсинея Тарасовна, как представилась нам бабка-уборщица, глядя на наши вытянувшиеся лица, фыркнула и заверила, будто «Енисей» – на данный момент почти лучший из имеющихся в городе отелей. Она так и сказала – «отелей», повернулся же язык!

Впрочем, со всем этим можно было смириться, учитывая, что поселили нас в «лучшем отеле города» совершенно бесплатно. Когда Дэн, первым последовавший на зов Дульсинеи Тарасовны, сказал, что мы не можем заплатить за проживание, она лишь хихикнула:

– Считайте, что у нас акция. «Летние дни»: всем безденежным лоботрясам с новыми телефонами – сутки проживания бесплатно!

Услышав эти слова, Белёсый злорадно хмыкнул, а мне стало неуютно при мысли, что, несмотря на разделяющее нас огромное уже расстояние, Михаил Юрьевич продолжает контролировать наши действия.

Заселились мы в номерах на двоих. Я, разумеется, с Дэном, чем вызвала осуждающий взгляд Дульсинеи Тарасовны, воздержавшейся, впрочем, от замечаний. Остальные тоже разбились по двое – кроме Белёсого, соседствовать с которым никто не пожелал, что только обрадовало бывшего охранника. Он удовлетворённо крякнул и возвестил, что наконец-то сумеет выспаться без всяких источающих озабоченные флюиды, пыхтящих и ёрзающих личностей рядом. Все деликатно сделали вид, что не поняли, о ком идёт речь, но я всё равно возненавидела Белёсого ещё больше.

Расселившая нас по номерам Дульсинея Тарасовна (никакого администратора гостиницы не было и в помине) посоветовала никуда не ходить: уже вечерело, а времена стояли неспокойные. Гулять по недружелюбному Красноярску и так никому не хотелось, но от вопросов мы всё-таки не удержались.

– Бабушка, – доверчиво обратился к уборщице Ян, – А что случилось с городом? Почему здесь так… пусто?

– Москвичонок ты мой! – Дульсинея Тарасовна посмотрела на него почти с умилением. – Тамбовский волк тебе бабушка! А в городе совсем не пусто, это вы ещё дальше не были. В Чите пустоту увидите, а уж за ней…

– Мы едем в Благовещенск, – зачем-то сообщил Дэн.

Дульсинея Тарасовна закатила глаза и, не дожидаясь новых вопросов, поспешила прочь, звякая дужкой ведра.

Не знаю, были ли в гостинице другие постояльцы, но наша компания заняла почти весь третий этаж. Забросив вещи в номера, наспех поужинав в пустой общей кухне, мы вышли на улицу и, обогнув ветхое здание, попали на задний двор, огороженный шатким штакетником и оборудованный наподобие площадки для пикника. Здесь все расселись на деревянные лавки и, поглядывая на редкие звёзды в неожиданно ясном и близком небе, примолкли. Михаил Юрьевич не сказал Белёсому точного времени появления своего человека. Он лишь обозначил место и расплывчато добавил: «После наступления темноты». Темнота наступила, с ней пришла ночная зябкость. Мы ёжились, переглядывались: долгий нервный день давал о себе знать, и всё чаще слышались зевки. Я привалилась щекой к плечу Дэна, он накрыл мои ладони своими, и это было восхитительно, несмотря ни на что.

– Москвичи дурные! – раздалось из темноты, и мы встрепенулись, словно сонные воробьи на проводах.

От гостиницы в нашу сторону двигалась тёмная бесформенная фигура. Но гадать, кто это, не пришлось: слишком запоминающимся был скрипучий старческий голос.