Лето с капитаном Грантом

Художественная резьба по палке была Витькиной тихой страстью. Он еще в базовом лагере (или, как теперь ребята его называли, «дома», потому что по сравнению с нынешними бивачными лагерями-однодневками тот, со столовой, помостами для палаток и высоким забором, и впрямь казался домом) оставил этих палок по меньшей мере штук пять. Это только так кажется, что все очень просто — взял в руки нож и давай режь. На самом деле резьба по палке — это целое искусство, и Витька владел им в совершенстве. Сначала шел ряд аккуратных ромбиков, потом — ровная полоска оставленной темной коры, потом — кружочки, квадратики, крестики, какое-то замысловатое плетение… Начиная резать очередную палку, Витька плохо себе представлял, каким будет «конечный продукт». Он целиком полагался на собственную фантазию, и, надо сказать, она его никогда не подводила. Закончив очередное творение, Витька моментально терял к нему всякий интерес и чаще всего дарил первому встречному. Сейчас он выступал в роли учителя, метра.

— Разве это ромб? — нетерпеливо спрашивал он. — Что у тебя здесь за загогулина такая выходит?

— Да ведь тут сучок, — оправдывался Борька.

— «Сучок», — снисходительно передразнивал его Витька. — Сам ты… Ну-ка дай сюда.

В другой ситуации Витька за подобное обращение несомненно заработал бы подзатыльник. Демократия демократией, но семиклашка, разговаривающий с восьмиклассником, все-таки должен знать свое место. Но сейчас Борька покорно протягивал палку, и, действительно, Витькина рука, несмотря на сучок, наносила на нее удивительно ровный узор.

Вот в этот самый момент они и подошли.

Потом, все еще пылая от возбуждения — аж красные пятна по лицу пошли, — Витька утверждал, что их было по меньшей мере человек десять. А на самом деле — шестеро. Самому старшему — в майке-безрукавке с олимпийским медведем и красно-белых подтяжках с иностранной надписью «Sport» — было лет пятнадцать. Самый младший — шкет ростом еще меньше Витьки — от силы перешел в шестой класс. Но он-то и начал.

— Расселись тут в нашем лесу, тунеядцы, — громко сказал шкет.

Борька с Витькой не отзывались.

— Глухие, что ли? — все так же в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал крепыш с белесой, выцветшей на солнце головой. — Уши им, что ли, прочистить?

— Они не глухие, — отозвался парень в подтяжках. — Они просто с нами разговаривать не желают. Считают ниже достоинства.

— Баре московские, — возмутился крепыш.

Ребята слегка «окали», и это симпатичное оканье так не вязалось с их агрессивным тоном.

До сих пор Борька ни разу в жизни не сталкивался со шпаной. Слышал, конечно, и не раз, что к кому-то пристали, у кого-то деньги отняли. Только вчера вечером Сашка-Таганский рассказывал, что у них на Таганке целая кодла шпаны ходит. Все с ножами и кастетами, а у самого главного, по кличке Кабан, — пистолет. Пожалуй, этим пистолетом Сашка свой рассказ и испортил. Поначалу его слушали, и даже внимательно, но когда он дошел до пистолета, Борис Нестеров жестко сказал: «Трепло ты» — и демонстративно отошел в сторону. И Борька тоже понял, что Сашка здорово заливает, — не только про пистолет, но и про ножи с кастетами. Но то было вчера. А сегодня Борька уже не был так уверен, что Сашка заливал. Кто знает, что у этих в карманах! Физиономии у них самые что ни на есть бандитские. Особенно у Белобрысого. Глаза противные, бесцветные, ухмылка какая-то гадкая. По всему видно, что он тут главный заводила.

— Эй, ты! — крикнул Борьке Белобрысый. — Как тебя звать-то?

До сих пор, пока пришельцы разговаривали вроде как сами с собой, Борька с Витькой отмалчивались. Не от глухоты, конечно, и не от непомерного чувства собственного достоинства, как это предположил парень в подтяжках, а совсем по другим причинам. На стороне противника (а в том, что это противник, сомневаться не приходилось) было явное численное превосходство, и нужно было попросту выгадать

время. Но сейчас Белобрысый обращался непосредственно к Борьке.

— Ну, допустим, Борис, — нехотя сказал Борька.

— Не «нукай» — не запряг, — немедленно среагировал Белобрысый. — Борька, значит. А у нас козел есть — тоже Борька. Надо же, какое совпадение, — и захихикал.

Это было уже чересчур. Борька вскочил с пенька, зажав недоструганную палку в кулаке, но в это время на тропинке со стороны лагеря показался Борис Нестеров. Как и подобает командиру, он появился в нужный момент и в нужном месте. Тут и Витька вновь обрел дар речи.

— Чего вы к нам пристали? — зачастил он нарочито громко, чтобы Борис услышал. — Мы вас трогали, да? Не трогали. Шли себе и идите!

— Он еще учить нас будет! — Белобрысый повернулся к новой жертве и угрожающе сделал шаг вперед.

— В чем дело? — строго спросил Борис. — Дежурный, почему в расположении лагеря посторонние?

Вместо дежурного отозвался парень в подтяжках.

— Это мы-то тут посторонние? — возмутился он. — Ах ты…