Лето в большом городе (ЛП)

— Я имела в виду то, что я сказала, — я кричала, пытаясь привлечь ее внимание. — О благодарности. Могу ли я купить тебе чашку кофе или что-то еще? Я хочу узнать больше. . . о том, чем ты занимаешь.

— В самом деле? — спрашивает она, с сомнением.

Я киваю с энтузиазмом.

— Хорошо, — говорит она. — Я думаю, ты можешь мне позвонить.

— Как тебя зовут?

Она медлит.

       — Миранда Хоббс. Х — О — Б — Б — С. Ты можешь достать мой номер из справочника.

И как только она уходит, я киваю, делая набор движений пальцем.

Глава 7

Это китайский шелк 1930 года.

Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.

— Хорошо выглядит, — добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".

В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.

— Где вы нашли эту вещь? — спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.

Хозяин пожимает плечами, — Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.

— Или одна женщина, — поправляю я его. Я собрала все свое мужество. — Как бы там не было, сколько стоит это?

— Для тебя? Пять долларов.

— Оуу, — я вытягиваю руки из рукавов.

Он крутил головой взад — вперед, рассматривая. — Сколько вы можете заплатить?

— Три доллара?

— Три пятьдесят, — говорит он. — Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.

— Договорились, — говорю я.

Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.

Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.

Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.

Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.

— Что ты делаешь? — потребовала Лил.

— Я получила колонку писателя.

Но не существует такого понятия как "колонка писателя" — возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего — то..

— Хммм, — сказала я, может быть я и не писатель совсем...

— Не делай этого, — ответила Лил. — Ты сделаешь только хуже. Почему бы тебе не сходить развеяться, погулять?

Так я и поступила. И я точно знала, куда пойти.

Вниз к району Саманты, где я разыскала винтажный магазин на Седьмой авеню.

Я ловлю свое отражение в стеклянной витрине магазине и останавливаюсь, восхищенно смотря на платье. Я надеюсь, оно принесет мне удачу, и я смогу писать. Я начинала нервничать. Я не хочу закончить как 99.9 процента провалившихся студентов Виктора.

— Мой Бог! — Лил восклицает. — Ты похожа на что — то, что притянула кошка.

— Я чувствую себя подобной чему — то, что кошка притянула. Но смотри, что я купила. — Я оборачиваюсь, чтобы похвастаться моей новой покупкой.

Лил кажется подозрительной, и я понимаю, как чудно я должно быть выгляжу, ходя по магазинам вместо того, чтобы писать. Почему я уклоняюсь от работы? Потому что я боюсь столкнуться с недостатком своих способностей?

Я рухнула на свое любимое место и осторожно сняла сандали.

       — Это было в 50 кварталах отсюда, и мои ноги убивают меня. Но оно того стоило,— добавила я, пытаясь себя успокоить.

— Я закончила свой стих, — говорит Лил ненароком.

Я улыбаюсь, воздерживаясь от зависти. Я единственная, кто должна бороться? Не похоже, что Лил сильно утруждалась. Но это, возможно, потому что она талантливее.

— И у меня есть немного китайской еды, — говорит она. — Свинина МуШу. Там еще много осталось, если ты хочешь.

— Ох, Лил. Я не хочу есть твою еду.

— Не надо устраивать сцен . — Она пожимает плечами. — К тому же тебе нужно поесть. Как можно работать на голодный желудок?

Она права. И это даст мне еще пару минут отсрочки от работы.

Лил сидит на моей кровати, пока я пытаюсь покончить со свининой МуШу прямо из пакета.

— Ты никогда не боишься? — я спрашиваю.

— Чего? — она говорит.

— Быть недостаточно хорошей.

— Ты имеешь в виду писательство? — спрашивает Лил. Я киваю.

       — Что если я единственная кто думает, что никто не может это сделать кроме меня? Что если я обманываю себя...

— Ох, Кэрри, — она улыбается.

— Ты разве не знаешь, что каждый писатель так себя чувствует? Страх — это часть работы.