Лето в большом городе (ЛП)

Здесь обычный ассортимент уродов, музыкантов, торговцев наркотиками, кришнаиты, и даже двое мужчин ходят на ходулях, но все, о чем она может говорить о том, что здесь нет травы.

—Как они могут звать это парком, если везде грязно?

—Здесь возможно была трава, когда-то. И здесь деревья, — я указываю.

—Но посмотри на эти листья. Они почернели. И даже белочки грязные.

—Никто не замечает белок.

—Они должны, — говорит она. — Я говорила тебе, что собираюсь стать морским биологом?

—Нет.

—Хэнк — майор биологии. Он говорит, если ты морской биолог, ты можешь жить в Калифорнии или во Флориде.

—Но ты не любишь науку.

—О чем ты говоришь? — спрашивает Мэгги. — Я не люблю химию, но биологию обожаю.

Это новость для меня. Когда мы ходили на биологию в прошлом году, Мэгги отказалась запоминать имена видов и типов, говоря, что это глупо, и никому это не пригодится в настоящей жизни, так, зачем беспокоится.

Мы еще немного походили вокруг, пока Мэгги не стало проблемно с этой жарой и со всеми этими странными людьми, как она говорит и пока она не получила еще один волдырь.

Когда мы вернулась в квартиру, она объясняла преимущества кондиционирования воздуха. К тому времени, когда мы должны были пойти встретиться с Бернардом, я была на грани.

Тут она начала противится, чтобы идти в метро.

      — Я никогда сюда не вернусь, — заявила она. — Здесь воняет. Я не понимаю, как ты выносишь это.

— Это лучший способ добраться куда нужно, — говорю я, стараясь заставить её пойти вниз по лестнице.

— Почему мы не можем взять такси? Моя сестра и мой зять сказали мне брать такси, потому что это безопасно.

— Они тоже дорогие. И у меня нет денег.

— У меня есть 50 долларов.

Что? Я хотела, чтобы она сказала мне, что у неё есть деньги раньше. Она могла заплатить за наши гамбургеры.

Когда мы находимся в безопасности в такси, Мэгги говорит своё заключение о том, почему Ньюйоркцы ходят в черном.

      — Это всё потому, что здесь так грязно. И черный цвет не показывает грязь. Можешь вообразить, на что бы их одежда была похожа, если бы они носили белый? Я имею в виду, кто носит черный летом?

—Я ношу, — говорю я, в замешательстве от того, что я в чёрном.

Я одета в черную футболку, черные кожаные штаны, на два размера больше, которые я купила по 90% скидке в одном из тех дешевых магазинов, на Восьмой Улице и в туфлях с острым носком, черного цвета и на высоких каблуках с 1950-ых годов, что я нашла в винтажном магазине.

—Черный — для похорон,— Мэгги говорит. — Но, возможно, жители Нью-Йорка любят черное, потому что они чувствуют, что они умерли.

—Или, может быть, впервые в своей жизни они чувствуют, что они живы.

Мы застряли в пробке около торгового центра Макэс, и Мэгги открывает окна, обмахиваясь рукой.

      — Посмотрите на всех этих людей. Они не живут, а выживают.

Я должна признать, она права в этом. Нью-Йорк это выживание.

—С кем мы снова встречаемся? — спрашивает она.

Я вздыхаю.

      — Бернардом. Парнем, с которым я встречаюсь. Драматургом.

—Пьесы — это скучно.

—Бернард не согласится с тобой. Так, что не говори, что они скучные при встречи с ним.

—Он курит сигары?

Я уставилась на нее.

—Ты сказала, что ему за тридцать. Я представляю его курящим трубку и носящим шлепанцы.

—Тридцать — это не старый. И не говори ему мой возраст, то же. Он думает, что мне девятнадцать лет или двадцать. Таким образом , тебе должно быть девятнадцать или двадцать то же. Мы — второкурсники в колледже. Хорошо?

—Не хорошо, когда ты врёшь парню,— говорит Мэгги.

Я глубоко вздыхаю. Я хочу спросить ее, что если Хэнк узнает о Томе, но я не спрашиваю.

Когда мы, наконец, проталкиваемся через вращающуюся дверь в Груше, я свободна, чтобы видеть, что темная голова Бернарда склонилась над газетой и стаканом виски перед ним. Я все еще дрожу, когда знаю что увижу его.

Я отматываю назад время, вновь переживая ощущения его мягкого рта сплетающегося с моим.

Поскольку наше излюбленное место приближается, я становлюсь нервной, волнуюсь, что он собирается взять и отменить или не появиться вообще. Мне жаль, что я так переживаю, но я рада иметь парня, который заставляет меня чувствовать это. Я не уверена, что Бернард чувствует то же самое, все же. Этим утром, когда я сказал ему, что ко мне неожиданно приехала подруга, он сказал:

      — Повидайся со своей подругой тогда. Мы увидимся в другое раз.

Я издала вздох разочарования.

      — Но я думала, мы увидимся сегодня вечером.

—Я никуда не иду. Мы сможем увидится, когда она уедит.

—Я рассказала ей о тебе. Я хочу тебя с ней познакомить.

—Зачем?

—Потому что она — мой лучший друг. И , — Я прервалась. Я не знала, как сказать ему, что я хотела его представить в выгодном свете, хотела, чтобы Мэгги была запечатлена им и моей удивительной новой жизнью. Хочу, чтобы она поняла, как далеко я зашла в такой короткий промежуток времени.

Я думала, он должен был догадаться по моему голосу.

—Я не хочу работать в качестве няни, Кэрри, — сказал он.

—Ты не будешь! Мэгги девятнадцать, возможно двадцать, — я , должно быть, казалась очень настойчивой, потому что он смягчился и согласился, чтобы встретиться и выпить.