Лето в пионерском галстуке

— Та-а-ак… — протянул Володя до того напряжённо, что Юрка насторожился. — В общем, Юра, мне надоело делать вид, что я ничего не замечаю, — громко, чётко, безотлагательным тоном заявил он. Юрка захлебнулся выдохом: «Что он заметил? Что?!» Но Володя не заставил себя долго ждать и продолжил обеспокоенно: — Позавчера ты бегал от меня по лесу, вчера — весь белый ходил, сегодня — дышишь тяжело, румянец какой-то нездоровый. Раз ты сам ничего не говоришь мне о том, что с тобой происходит, то и я больше спрашивать не буду. Хочу только предложить — давай к Ларисе Сергеевне сходим?

— Не-не, не надо. Со мной всё нормально, просто пыль в глаза попала. Я же аллергик, ты не знал? — Юрка не думал, что говорит, лишь бы сменить тему.

— Но аллергия не проявляется… — поспорил было Володя.

— Обострение у меня. Пойдём, — сказал Юрка как отрезал и ринулся вперёд, Володя за ним.

Они прошли больше половины извилистого пути, когда Володя неуверенно пробормотал, что боится, батареек надолго не хватит, и выключил радио. Воцарилась тяжёлая тишина, даже птицы не щебетали. Володя то открывал рот, то, не сказав ни слова, снова его закрывал, будто пытался о чём-то спросить, но не решался. На подходе к пирсу, наконец, решился:

— По поводу этой «Колыбельной»… у тебя с ней случайно не связано что-нибудь особенное? Не пойми неправильно, но так бледнеть от музыки… это странно.

— Володь, я уже всё про себя рассказал, больше нечего. А чего ты всё о секретах, будто у тебя их целый шкаф?

— Ну, шкаф-то вряд ли, — усмехнулся Володя. — Главные мои секреты ты тоже уже знаешь, но, конечно, у меня есть и другие. Всё как у всех.

— Тогда давай самый страшный!

Володя задумался и чуть погодя протянул неуверенно:

— Таких друзей, как ты, у меня никогда не было и, наверное, не будет. И, потом, в последнее время я узнаю в тебе себя, так что… Как уже говорил, я сторонюсь людей. Этому, конечно, есть причина…

И замолк. Он явно хотел сообщить что-то действительно важное. Юрка не просто слышал по тону, он читал это по его напряжённой позе, по стиснутым в кулаки рукам. Загоревшееся любопытство начало отстранять тревогу и печаль, навеянную «Колыбельной», а чем дольше Володя молчал, тем больше её затмевало.

— Ну? — устав ждать, не выдержал Юрка.

— Я как Чайковский, — отрезал Володя.

— Как Чайковский — что?

Володя обернулся и посмотрел ему в глаза. Так пристально, что Юрке стало неуютно, он моргнул. Но вдруг Володину задумчивость как ветром сдуло, он опять превратился в деловито-надменного вожатого и заявил категорично:

— Музыку люблю.

— О, да, конечно! Ну спасибо тебе за честность!

— Юр, а если серьёзно, ты, что ли, не знаешь? — Володя усмехнулся. Смешок вышел странным — истерическим.

— Что?

— Ну, про Чайковского…

— Как не знать, знаю: где родился, где жил, сколько и чего написал. А! Вот что интересно — последнее его произведение называется «Патетическая симфония». Патетическая — это значит пафосная, о жизни и смерти, — зачем-то уточнил он. — Так вот, он её написал, сам дирижировал, а через девять дней после премьеры умер!

— А, ну и хорошо.

— Что хорошо, что умер? Стой, я чего-то не понимаю…

— Неважно.

— Ну скажи!

Володин таинственный вид раздразнил Юрку. Он стал крутиться вокруг него, умоляя: «Скажи, скажи!» — а Володя сконфуженно улыбался и качал головой, мол, забудь. И Юрка забыл, но не об этом, а о том, что случилось под ивой. Совсем из головы вылетело.

Такой приступ склероза уже случался с Юркой. Вот он расстроился до того сильно, что искренне посчитал, что до конца своих дней будет переживать о причине расстройства… Но вот Володя произнёс пару слов, и поводы для переживаний ушли на второй план. Вот ещё пара слов — и всё забылось!

Когда Юрка в нетерпении уже пригрозил: «С места не сдвинусь, пока не расскажешь!» — Володя посмотрел на лодочную станцию, видневшуюся на другом берегу, и всё-таки сдался:

— Я читал его дневник. Переведённый на английский, зато полный.

— Настоящий? Его рукой написанный? Не автобиография, а прямо дневник-дневник? — обалдел Юрка.

— Ага-а-а… — ответил Володя с хитрой улыбкой. Во всём его виде читалось «Наконец-то я знаю про музыку хотя бы чуть-чуть больше тебя». Ему было явно приятно производить на Юрку впечатление.

Юрка смотрел ему в глаза и взволнованно «растягивал» пальцы, бормоча:

— А я и не знал, что такой есть. А… И что там? А почему не на русском, на русском разве нет?

— Есть, но просто те, что изданы в СССР — купированные. То есть урезанные.

— Как это урезанные? Почему? Ерунда какая-то: с чего это американцам можно знать больше, чем русским? Наш же композитор!

— Да есть там, в этих дневниках кое-что… лишнее.

— Что? — у Юрки загорелись глаза, он схватил Володю за руку и стал трясти. — Что? Ну расскажи, что? Каким он был? Как писал?

— Он был очень капризным, страдал припадками ярости, пил. Много пил. Играл в карты, это у него мания была — карты.

Юрка сразу поник: