Лето в Сосняках

Они осторожно повезли кроватку в комнату Фаины. Потом вернулись, оставив двери полуоткрытыми.

— На площадке только мы живем с Фаиной, — сказала Лиля, — никому не помешаем. И Сонечку услышим, если проснется.

Патефон оказался неисправен, хотя Лиля для вида и покрутила его.

— Никак не починишь, — проворчала Фаина, — ну ничего, было бы вино. «Эх, зачем я с казенкою спознался…» Расскажи, Володя, что нового на свете. Никуда я не хожу, ничего не знаю, живу, как темная бутылка.

— Побольше бы таких бутылок, — улыбнулся Миронов.

— Откуда нам чего знать? — продолжала Фаина. — Что видим мы в Сосняках? Ты хоть по всему свету ездишь, а мы? Только одну дорожку и знаем: на завод да с завода. Начихаешься за день, накашляешься. Говорю Лильке: переходи в контору, разве она чушка необразованная? Подумаешь, какие там грамотеи работают.

— Заладила, — сказала Лиля.

— Правду говорю! Пусть Володя скажет, он мужчина! Или в Москву переезжай. Теперь никто не запретит, теперь отдай, что положено. А в Москве мы замуж выйдем за генерала. А что? Повидала я генеральских жен…

— Выпей лучше, — заметила Лиля.

— И выпьем! — Фаина протянула Миронову рюмку. — Давай, Володя! Что мне, старухе, осталось? Ушли годы. А молодая была — пожила, погуляла, ничего не скажешь. И не жалею ни о чем. Да и сейчас, если бы кто под бочок завалился, не оттолкнула бы, ей-богу! Только нет любителей. Вон сколько молоденьких пасется, нет старухам вакансии. Вчера Верку Панюшкину встретила. Опять, смотрю, на низкий каблук перешла. «Что, Верка, спрашиваю, ухажера сменила?» А она мне: «Если мне человек нравится, зачем я буду его своим ростом обижать?» Потеха! Знаешь ты ее, Панюшкину Верку, на электролизе крановщицей работает?

— Помню, — улыбнулся Миронов.

— Мы ее тут каблучницей зовем. Как на низкий каблук перейдет, — значит, кавалер маленький. Обратно на высокий, — значит, и кавалер подходящего росту. Так по каблукам мы все ее амуры и знаем. И смешно, между прочим, если человек в свои годы взошел, должен он об этом помнить. А она мне ровесница.

— Сменила бы ты пластинку, — заметила Лиля.

— А что такого! Надо и по личному вопросу поговорить, правда, Володя? А то все о химии! Могу и о химии.

Фаина пустилась в рассуждения о химии органического синтеза. Они поразили бы человека постороннего. Нигде нет такого уровня технической подготовки рабочих, как в химии. Аппаратчица может говорить «ндравиться» и «пользительно», но она с легкостью исписывает лист бумаги химическими формулами, более сложными, чем те, перед которыми в тупом недоумении многие из нас стояли в свое время у классной доски.

— Только ведь нельзя одним производством жить, — заключила Фаина, — еще чего-то в жизни требуется. Некоторые общественной работой увлекаются. И меня раз подбили, — Фаина засмеялась, — в жилищную комиссию выбрали, решаем, кому дать, кому не дать, А как решишь? Всем надо, все нуждающие! Ну, думаю, вас к аллаху, разбирайтесь как хотите! Мы с Лилькой ни у кого не просили, отработали на стройке. И живем. Крыша над головой, отопление центральное, картошку на зиму запасаем. Чего еще?

— Совсем завралась, — сказала Лиля.

— И то верно, заболталась. — Фаина тяжело поднялась, запахнула халат. — А вы посидите. Ты, Володя, посиди. Твой конь? — Она кивнула в сторону стоящей на улице машины.

— Мой.

— Вот и хорошо, можешь сидеть сколько хочешь. Здесь у нас ночью ни автобусов, ни такси. А своя машина…

Лиля закрыла за Фаиной дверь, рука ее задержалась на замке. Потом она посмотрела на Миронова, подошла к окну и, не оборачиваясь, спросила:

— Ты останешься?..

— Посижу, — сказал Миронов.

Она забилась в угол дивана, прикрыла ноги платком.

— Садись поудобнее, сними пиджак, если жарко.

Они помолчали, потом, улыбаясь, Лиля, сказала:

— Вот мы и сидим с тобой на диване, смешно.

Миронов посмотрел на нее. Она спросила:

— Помнишь фундаменты возле бараков? Туда, ближе к лесу. Что-то там хотели строить, потом бросили.

— Там хотели строить гараж, — сказал Миронов.